Настоящая ночь еще не наступила, но на землю уже спускались сумерки.
Из обрывков разговоров, фраз и приказов командования, Осташевский уяснил для себя одну вещь: у рекрутов, к которым он в данный момент примкнул, были довольно амбициозные цели. Не только военные, но экономические и даже политические.
Он пока не разбирался во всех нюансах, но основные понятия уяснить, вроде бы, ему удалось. Дело, как он понял, касалось, этой самой электронной системы, что недавно перестала функционировать в России. Вначале Данила никак не мог понять, собственно, из-за чего сыр-бор. Он привык обращаться с понятной и простой системой, что широко использовалась во Франции. Поэтому аналогии никак не выстраивались. ALPHA-VIT помогала решать многие социальные вопросы, рассчитывать ставки и кредиты, облегчать жизнь в целом. Она применялась больше в конкретных утилитарных целях. Убери ее, и ничего существенно не изменится. Тут же ситуация была, как он понял, другой. Но всё равно, представить, что искусственный интеллект участвует в каких-то общественно значимых движениях и влияет, как независимый участник, на политический курс, Осташевский никак не мог.
С другой стороны, если раньше в России происходило что-то подобное, он вполне разделял взгляды нанявших его «командиров». Мириться с диктатом каких-то электронных человечков было противоестественно. Понятно, что его никто не спрашивал и ему, по большому счету, было наплевать на идеологическую составляющую задания. Даниле приходилось работать со всяким отребьем — и с террористами и с пиратами. Не в этом суть. Но если Осташевский проникался похожими убеждениями с теми, кто его завербовал, само задание переносилось быстрее и легче. Пусть свои пламенные речи начальство прибережёт для местных рекрутов — им они всяко нужнее, а для Данилы сойдет и общее понимание. Воюем против распоясавшихся железячек и электронного диктата — и то хорошо. На земле должен быть один хозяин — человек, всё остальное от лукавого. Данила не хотел бы снова попасть в Россию, задушенную цифровым рабством. Нет уж, он привык, что любая искусственная система только удобный помощник, без всяких претензий даже на маленькую власть. В этом он был солидарен с большинством местных ребят. Хотя у него не раз складывалось впечатление, что и они, несмотря на то, что родились и жили уже в «новой» России, раньше не всегда хорошо разбирались в окружающей их электронной системе, и воспринимали её приказы в основном номинально. Если же касаться бойцов их подразделения, которые, как и он, были иностранцами, то они знали о происходящих в этой стране переменах только понаслышке.
Закряхтев, Данила активировал циферблат. Пора было вертеть прожектор. Он осторожно разогнул конечности, потом встал на ноги и подпрыгнул несколько раз, приводя мышцы в тонус. Потом ухватился за продолговатую ручку на установленной треноге.
Луч света, направленный в ночную тьму, осветил снежную пустыню за периметром. Снег, снег, снег и ничего больше. Все было тихо, никаких следов чужой подозрительной активности.
Осташевский знал, что к утру должны были прибыть механики и наладчики. Их специализированную группу он видел еще в базовом лагере. Но это должно было произойти уже в следующую смену, когда его наряд благополучно, как он надеялся, закончится. Да и что тут может произойти ночью, в ледяной затерянной глуши в такой мороз?
Даниал направил луч внутрь периметра комплекса и проследил за ним взглядом.
Свет мазнул по стоявшим на плацу транспортёрам, брошенным, там и тут, небольшим снегоходам, передвижной локационной системе. Дальше в глубине городка суетились рекруты, обустраивавшие старую вертолётную площадку. Командовал ими Лопата. Даже отсюда были слышны его громкие выкрики, когда он распекал подопечных. Дальше рядком стояли корпуса заводоуправления. Если Данила ничего не путал, в одном из них заперли ту самую девушку из каюты связи, что так поразила его своей красотой. Её было по-человечески жалко, но Осташевский не очень переживал по этому поводу. С заложниками обходились, слава Богу, приемлемо и никакого вреда наносить им явно не планировали, он даже специально уточнил об этом накануне у того же сержанта.
Данила закрепил прожектор на стандартный ориентир и снова присел на скамью, стараясь спрятать руки под мышки. Тридцать минут можно было спокойно думать о прекрасном парижском лете, о чарующих глазах — и не только глазах! — Наташи. И о том, как хорошо они заживут, после того, когда всё это закончится.