Опять затемнение, скудные подвальные огни. Жеребякин и Степан бредут к выходу.
Жеребякин (на ходу). Однако же, говорят, что нужно перекрыть воду…
Степан. Зачем?
Жеребякин. А как же менять кран?
Степан. Я, когда меняю, воду не отключаю. Надо делать на скорости. Ты, Ильич, когда зубы дёргаешь, воду отключаешь?
Жеребякин. Какую воду?
Степан (нетерпеливо). Ну, что у вас там? Кровь, мочу…
Жеребякин (икает). Нет. Мочу — нет…
Степан. Ну и я не мочу… то есть, мочу нет… вернее, воду. Не боись, сделаем на скорости.
Квартира Жеребякиных.
(На ходу расстёгивает ширинку.) Я покуда у вас немного отолью, а ты бери разводной ключ. Крути. (Уходит за кулисы.)
Жеребякин. Кто — я?
Голос Степана (за сценой). Ну, не я же! Буду говорить тебе, что делать, а ты крути.
Жеребякин. Так тут же вода не перекрыта. Сейчас как даст!
Степан (авторитетно). Это все муде. (Выходит, застёгиваясь.) Ты делай на скорости: раз — и кран снят, два — и новый на месте. Только сразу попади в резьбу.
Жеребякин. Ой, боюсь, не получится, Стёпа.
Степан. Не боись, Ильич, получится. Я всегда так делаю: на скорости. (Усаживается в кресло.)
Жеребякин, ёжась от неуверенности, берёт разводной ключ и уходит за кулисы.
Через короткое время становится слышно, как угрожающе шипит в кране.
(Оживлённо.) Ага! Вот щас, щас…
В кране шипит, потом слышно, как что–то тяжёлое падает на кафельный пол туалетной комнаты. Это кран. Слышно, как бьёт мощная струя воды.
(Весело орёт.) Вот оно! Ага! Я же говорил… А теперь ставь другой.
Крик Жеребякина за сценой. Не могу! Не вижу… Струя прямо в морду…
Степан (деловито). Попадай, попадай! В резьбу его гони, в резьбу!
Жеребякин (хрипит за сценой). Не получается! Не вижу ни хрена! Вода — прямо в рот… Дышать… не могу… Захлебнусь, утону на хрен… в собственном сортире… (Шум воды.)
Степан. В дырку его, Ильич! Суй в дырку!
Крик Жеребякина. Помогите–е–е!.. Стёпа-а, мать твою!..
Резко всё прекращается. Жеребякину удаётся попасть в резьбу.
Становится тихо, только громко капает вода. Скоро и этот звук исчезает.
Жеребякин выходит на сцену. Одежда его промокла до нитки.
В руках у него совершенно мокрые туфли.
Появляется Елена.
Елена (озадаченно смотрит на мокрого мужа). Вы что, мужики, совсем с ума сошли? Перепились там, в подвале?
Жеребякин (осторожно опускает на пол мокрые туфли). Кажется, жив…
Степан (весело). Жив, Ильич, жив! Я ж говорил: делай на скорости, и всё получится.
Жеребякин (печально улыбается). Да уж куда б я без вас…
Степан. То–то! (Поворачивается и, не прощаясь, идёт за кулисы. На ходу, назидательно.) Так–то вот. Держись, Ильич, поближе к нам, к трудящим людям — не пропадёшь. Учить вас всему надо… Э-эх, тилигенция!..
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Эпизод пятый
Ещё пять минут…
Раскрывается занавес. На сцене — большая кровать. В постели лежит доктор Книжкин. Звучит гимн России. Раннее утро.
Книжкин (не открывая глаза, слабым голосом). Нет, надо как–то по–другому жить… Ну, что за муку адскую я придумал себе? Зачем мне эти истязания? Вообще, что это такое — «здоровый образ жизни»?
Сейчас, сейчас… ещё пять минут… (Умолкает, засыпает.)
(Вдруг конвульсивно дёргает ногой, просыпается, переворачивается на бок, открывает глаза.) Вот плюну на всё и заживу в своё удовольствие. (Воодушевлённо.) Утром буду валяться в постели часов до десяти. А что? Ничего страшного не случится. Неужели без меня рожать перестанут? В роддоме, кроме меня, врачей — как мусора…
(Ложится поудобнее.) Утром — никаких зарядок и разных там обтираний–умываний. И к чёрту бег по парку в пудовых вьетнамских кроссовках. К чёрту! (Возмущённо.) Все ещё спят, а ты — поглядите! — самый умный: уже сопишь, пыхтишь и потеешь, как мерин, совершенно не чувствуя (язвительно) той «восхитительной мышечной радости», о которой так захлёбывается журнал «Здоровье». Ну, предположим, проживёшь ты на месяц больше, чем другие. Так ведь они по утрам нежились, плоть свою холили, а ты — ну совсем как великомученик Маврикий…
(Откидывается на подушку, закрывает глаза.) Сейчас, сейчас… Ещё три минутки… (Пауза.)
(Вдруг резко переворачивается на живот, ложится, подперев подбородок руками.) Завтракать буду плотно! И обедать тоже. А ужины — ну никак не врагу: себе, любимому, только себе! И много! И вкусно! Это же так унизительно — выходить из–за стола с чувством лёгкого голода. Старик Павлов тут, пожалуй, чуть–чуть погорячился… (Кричит.) Мяса! Хочу много мяса!!! (Стучит кулаком по подушке.) Хочу жареной, жирной, острой пищи! Мне надоели салаты из свёклы как лучшее средство от запора и творог против склероза. Лучше запор при плохой памяти, чем такая бесцветная житуха!