Так о нём потом и говорили, чтобы с другими не путать: это тот Митяй, который лавки с дебаркадера сплавил.
Было времечко, уважали…
Заезжего депутата звали Виктор Владимирович. Лично подвёз до дома и сам зашёл следом, что тоже наводило на определённые подозрения. Оглядел пыльные руины мебели, подсел к столу, приоткрыл кейс, достал какую-то бумагу.
— Один живёте?
— Один…
— Ну что ж… — известил благодетель. — Будем считать, что ничего не было и никто никого не задерживал. Но кое-что придётся подписать. Да вы гвоздодёр-то положите…
Во-во… Начинается.
Митяй положил гвоздодёр, пододвинул стул, сел и, полный недобрых предчувствий, попробовал прочесть, что ему там подсунули. Кое-как одолел. Ничего не понял. Кого-то куда-то приглашали, а тот отказывался — дескать, занят, некогда. И рекомендовал кого-то взамен себя. Какого-то Кулыгина В. В.
— Это чего? — хмуро спросил Митяй.
— Письмо.
— Чьё?
— Ваше.
— Кому?
— Ну вот же в верхнем правом углу…
— Да там хренотень какая-то! Вроде и не по-нашему…
— А, понимаю! — Виктор Владимирович ещё раз оглядел комнатёнку, мало чем отличавшуюся в смысле уюта от веранды на вскрытой Митяем даче. Сочувственно покивал. — Телевизора, вижу, нет, компьютера — тем более. Стало быть, за новостями не следите… Но с людьми-то общаетесь?
— С людьми общаюсь…
— И что, неужели вам ни разу никто не сказал о том, что человечество уже полгода как вступило в контакт с дружественной инопланетной цивилизацией?
Митяй неопределённо подвигал плечами.
— Да разное болтают… — уклончиво отозвался он.
— Потрясающе! — Виктор Владимирович откинулся на ветхую спинку стула и саркастически взглянул в потолок, кудрявый от шелушащейся побелки. — Всю весну ликовали! А он ведать не ведает!
— Чего это не ведаю? — обиделся Митяй. — Ведаю…
— И что?
— Да ничего… Чего тут… ведать?..
— Того, Дмитрий Федотович, — последовал укоризненный ответ, — что вы официально приглашены…
— Куда?
— Туда!.. — Депутат протянул ручонку и потыкал пальчиком в верхний правый угол письма. — В… э-э… — досадливо сморщился, мотнул головой. — Вы простите, я этого тоже с лёту выговорить не могу. Хуже чем тот вулкан… исландский… Дикторы на телевидении — и те сбиваются!
Митяй сидел неподвижно, лоб — козырьком.
— Туда? — ошалело переспросил он, воздев корявый перст.
— Совершенно верно.
— У них там чего, крыша съехала?
— А вот этого мы, простите, не знаем, — сокрушённо признался депутат. — Возможно, и съехала. Но скорее всего, пригласили первого попавшегося. Видимо, заподозрили, что мы им сплошь и рядом подсовываем лучших представителей. Элиту. Собственно, так оно и есть… Ну и, очевидно, решили ознакомиться с… э-э… так сказать, рядовой личностью…
— Да ну на фиг! — заробел Митяй.
— Вот и прекрасно!.. — воссиял очередной улыбкой Виктор Владимирович. — Вот ручка, вот письмо. А с вас автограф.
— Расписаться, что ли?
— Ну да.
Митяй взял ручку, сурово её осмотрел, положил обратно.
— И что мне за это будет?
— Вам уже за это было, — напомнил депутат. — Де́ла-то против вас возбуждать не стали… Вам этого мало?
— Мало, — упёрся Митяй.
— А так? — И на письмо в космические верха легла красная пятитысячная купюра.
Митяй подумал, посопел.
— А так в самый раз, — мрачно выговорил он.
И всё подписал.
— Йех ты, какими крупными! — подивилась продавщица Нюрка. — А мельче нету?
— Нету, — сказал Митяй.
Видя, что покупатель ещё трезв, обсчитывать не стала. Сдачу отдала до копеечки.
Сунув бутылку в глубокий боковой карман, Митяй вышел из магазинчика и свернул с асфальтированной улочки в хлюпающий палой листвой, вечно сырой переулок, где дощатые заборы соревновались с волнисто-шиферными — кто из них кого кривее.
Танюха по прозванию Радио была дома.
— Какие у нас всё-таки люди в посёлке злые! — завидев Митяя, с ходу вознегодовала она. — На курей теперь порчу навели! И ведь знаю, кто навёл, знаю…
Это уж как водится! Танюха знала всё и знания свои разглашала на каждом шагу, за что, собственно, и получила такое прозвище.
Перед тем как взойти на крыльцо, Митяй опрометчиво извлёк из кармана то, с чем пожаловал. Радио запнулось. И поди не запнись: раньше на столь широкие жесты он был финансово неспособен. А тут, гляди-кось, даже и не самопал, а любимая её рябина на коньяке!