Утром они устроили церемонию прощания под низкими небесами. Келли запечатлела ее для будущих поколений.
Тони относилась к Универсальной церкви, Везерал — к Методистской. И никто не знал, к какой конфессии принадлежала Кейси.
Хатч заговорила о Тони, о тяжкой доле, ибо универсалисты не верили ни в мантры, ни в молитву. Их слова всегда шли из самого сердца. «Все очень горюют об утрате такой молодой женщины, — сказала Хатч. Что бы мы ни нашли в этом месте, ничто не будет достаточной компенсацией за такую потерю». Она добавила, что сама всегда будет помнить Тони, которая не позволила сопровождать ее по пути наверх, в башню.
Капитан Николсон при помощи виртуальной реальности устроил церемонию прощания с Везералом. Он говорил о бескорыстной службе, о верности долгу, о постоянной готовности погибшего первым предложить свою помощь. Хатч заключила, что Николсон и его офицер не были друзьями, и ей стало особенно больно оттого, что Везерал погиб в одиночестве и рядом не было никого, кто знал бы его как человека. Она выяснила, что его звали Кол. Ей очень захотелось, чтобы им удалось вытащить его тело.
На камне над могилой Тони появилась надпись: «И в смерти верую». Над могилой Везерала можно было прочитать: «Похоронен странниками».
Макаллистер удивил ее, взявшись произнести слово о Кейси.
«Я очень мало ее знал, — сказал он. — Похоже, она была достойной женщиной достойной профессии. Может быть, больше ничего говорить не стоит. Как и Тони Хамнер, она только начала жить. Мне искренне жаль этой потери».
Он опустил взгляд к надгробию, на котором по его предложению было выбито лишь имя и даты жизни, а затем шло единственное слово: «Журналист».
Закончив, они опустили гробы в могилы и забросали их снегом и почвой.
— Минуточку, — поднял брови Хелм. — Повторите-ка, что вы собираетесь делать?
— Пять человек в бедственном положении на Малейве-3. Это планета, которая скоро…
— Я знаю про Малейву-3. Зачем мы летим туда?
— Чтобы их спасти, — ответил Пенкавиц.
На столе стояла шахматная доска. Хелм играл черными. Взгляд его холодных голубых глаз буквально пригвоздил Пенкавица. Он провел длинными пальцами по густым седым волосам и кивнул, но не капитану, а каким-то своим внутренним соображениям.
Они сидели в каюте Хелма. Стол, за которым играли в шахматы, был завален дисками, записками, схемами и распечатками.
— А почему, собственно, это должно заботить нас? — осведомился он, сохраняя вежливый тон. Как будто это его и вправду несказанно удивило. — Мы находимся… что там у нас… в нескольких днях пути, верно?
— Да, сэр.
Хелм был главным инженером «Космика» и руководителем проекта землеформирования Куракуа.
— Так зачем мы им?
— Им нужен посадочный модуль. Иначе им не вывезти своих людей с поверхности планеты.
— А что случилось с их посадочным модулем?
— Он поломался. Из-за землетрясения.
— Похоже, они чертовски недальновидны!
— Подробности мне неизвестны. Как бы там ни было, теперь мы уже выскочили из гиперпространства. Сейчас ляжем на другой курс и, как только заберем их, прыгнем обратно. Чем скорее мы…
— Минуточку! Мы же везем полный трюм снаряжения, провианта, людей. Все необходимое для Куракуа. У нас контракт, где значится время нашего прибытия, Элиот. Мы не можем странствовать по космосу.
— Я все понимаю, сэр. Но больше нет никого, кто сумел бы это сделать.
Хелм заговорил тоном доброго дядюшки, который старается урезонить сорванца-подростка.
— Ну разумеется, откуда бы им взяться!..
— Я проверил, сэр. Мы единственный корабль, находящийся достаточно близко. Единственный, у которого есть посадочный модуль.
— Послушайте, Элиот. — Хелм встал, обошел стол, уселся на него и указал собеседнику на кресло. Пенкавиц остался стоять. — Это приведет к задержке в доставке груза. Или людей. — Он наклонился вперед и посмотрел на капитана. — Скажите, если мы это сделаем, причем как можно быстрее, мы сильно опоздаем на Куракуа?
— Примерно на девять дней.
— Примерно на девять дней, — повторил Хелм, и его мрачное лицо словно окаменело. — Вы представляете, во сколько это обойдется?
— Да, сэр. Однако не думаю, что это будет поводом для предъявления претензий.
— Полно, Элиот, в таких случаях всегда предъявляются претензии.
Пенкавиц, изо всех сил стараясь сдержать гнев, произнес: