«Я...Я больна атипической формой Хвори. Меня тоже выгнали из школы. Теперь я учусь в архитектурной академии.» – виновато продолжила Вита.
«Что? Да такое встречается раз на миллион! Хотя...» – направила на Виту свои холодно-желтые глаза, которые до болезни были карими, я вижу что 30% души почернело, ты при этом, вроде бы должна сходить с ума. Да?» – оживленно начала говорить Люция.
«Было дело. И сейчас, таблетки по блокировке светлых чувств, видимо перестали работать. Мне плохо, иду на прием.» – продолжила Вита.
«Ты видишь, что со мной стало? Все эта доброта. Как хорошо, что Хворь лишает эмпатии и сострадательности. Зато, теперь я дышу с нагнетателем углекислого газа. Таблетки, даже в лошадиных дозах, перестали помогать.» – холодно и отрешенно говорила Люция.
«Мне кажется, что грядет второе затмение.» – робко сказала Вита.
«Что то многовато за последний век. Для нас...Недобитых...Игра не стоит свеч.» – иронично заметила Люция.
«Знаешь, тебе никогда не понять меня. Не пытайся. Просто живи дальше. Хочешь, я тебя познакомлю с классным врачом-медиумом, который раз и навсегда вылечит одновременно твою психику и душу? Тебе же это сделать так просто. Вообще, зачем ты захотела нести этот крест? Тебе же можно было спрятаться, твое несовершенство видят лишь мертвые внутри, или те, у которых в роду они были, или специалисты с синими линзами. Наверняка, ты хотела сопереживать мне, страдать вместе со мной, облегчая мне долю. Но когда я еще могла страдать, то была без сознания и в реанимации, не слышала и не понимала тебя. Зря ты туда ходила, поэтому и заболела, от этих частых визитов, о которых мне говорили потом врачи. Добилась-таки своего. Страдаешь теперь, но параллельно мне. Терзается лишь мое тело, а утолить его боль в современном мире не представляется чем-то сложным. Умом я не больна, но и не здорова по вашему. Ты никогда не поймешь. Это другие чувства, эмоции, мысли слова. Результат один и тот же, а процессы теперь все другие. Даже глаза, которые сейчас смотрят на тебя, поменялись. Меланин, что раньше их красил, теперь растворен почти полностью. Теперь мои глаза цвета крови, так как новые пигменты не полностью закрашивают ход сосудов, лимфы, благодаря липофусцину, что тоже желтоватый, и из-за модифицированного остатка меланина – цвета зеленоглазых, имеют холодный подтон.» – сказала Люция, предугадывая течение мыслей Виты.
«Эмпатия пропала, говоришь, а мысли читать до сих пор почему-то умеешь.» – огорченно сказала Вита.
«Язык тела. Пройденные мною курсы психолога. Блеск твоих человеческих глаз. Четырнадцатилетний опыт обладания эмпатией. Интуиция, данная от рождения.» – смеясь, ответила Люция.
«Но ты же человек, не труп, не кости под могильной плитой. Почему ты так цинично говоришь?» – тихо говорила Вита, опуская глаза.
«О, наконец-то видны твои отличия от всех… Но я… Пустота, запертая внутри человеческого тела. Как бы мне хотелось покинуть навсегда его и лететь по холодному осеннему ветру в глухие леса, на кладбище, в заброшенные здания, пугать сталкеров, поднимать вверх сухие листы вечером около живых подъездов и наводить на вас ужас.» – радостно говорила Люция.
В глазах у Виты пробежала безумная искра. Ее тело передернуло ознобом, а в разум снова подселилась темнота и застлала свет. Она развернулась,и с косой улыбкой, быстро пошла прочь от диспансера.
«Нет. Стой! Это безумие. Не смей делать этого!» – кричала Люся, поняв мысли Виты, но ее ослабленный болезнью голос нельзя было услышать и на расстоянии 3 метров в спокойный день, сегодня же, в ураганный ветер, на удалении он вообще не был различим.
Тем временем Вита дома уже искала информацию о том, как стать целой. Ее осенило. Она давно знала о книге, написанной в средневековье монахом-еретиком, в которой говорилось, как умереть внутри, не заболев Хворью. Она, с безумным взглядом, ела сырую, горькую полынь, пока горечь не перестала чувствоваться, лила на свои руки ледяную воду, пока они не посинели, вдыхала самый простой, но при этом ядовитый, эфир, бегала и орала уже неразборчиво слова в странном танце, бесновалась по кругу. Душа загорелась. Температура ее тела поднялась до сорока, покраснела грудь, выступили ожоги на руках и спине. Это продолжалось около 30 минут. Из ее носа закапала кровь. Она обмакнула в нее свой тонкий и уже бледный палец, написав на вощеной бумаге: «Мама, прости...» Поставив последнюю точку из троеточия, она потеряла сознание и сильно ударилась головой. Кровь продолжала течь.