«Что это?» – одновременно спросили они настоятельницу, увидев младенца, новорожденную девочку вместо тела Виты.
«Это было ваше лекарство. Но в другом месте чуда бы не произошло, она бы просто сгорела. Это Вита.» – смущенно отвечала монахиня.
«Лекарство сработало, как русская рулетка. Когда-то очень давно, мне было семнадцать, и увидела я из автобусного стекла поздней осенью расцветающий нарцисс. Да, из затерявшегося кленового листа и березовой ветки, можно было бы списать на мои близорукие глаза, но только тогда этот образ засветился у меня в уме, и не покидал мой мозг до сегодняшнего дня. Я пыталась проходить психотерапию, стала флористом, но цветок не покидал меня. Я родила ребенка и ушла в монастырь. Даже тут, когда я уже многим помогла, нарцисс изводил меня. В последние годы это дошло до бреда: я видела ее образ, этой вашей Виты, и внутри него мертвый и сухой нарцисс – палка и листок. Сейчас же я вижу снова живой нарцисс – в новорожденной, и он постепенно исчезает из моего ума. Я выполнила свое предназначение – нарцисс воплотился, душа не умерла.» – с умилением продолжала монахиня.
«Как я рада, что все снова на своих местах. Люся и я здоровы, душа Виты жива и в новом здоровом теле. Все обреченные имеют права на освобождение,» – гордо повторила Софья.
Глава 2. От дуальности не скрыться в этом мире
Люция с Софьей решили назвать девочку Хаей. Они величали ее как чистую, новую душу, как зовут всех новорожденных детей. Но она априори не могла таковой считаться, ведь ее рождение нарушило классический процесс появления детей на свет. Ведь такого не было во всю человеческую историю. Девочка не должна была долго прожить, законы мироздания едины для всех и никто не смеет, а зачастую, попросту не сможет нарушить их. Но призвание, активирующееся в Люции и Софье в самый неподходящий момент, позволило приложить все силы духа, закаленные Хворью, для ее спасения. Чудо унесло предначертанную и земную, и небесную жизни монахини. Ей был гарантирован Рай, но она отдала свои силы не туда, не всем христианам, за которых молятся священнослужители день и ночь, а конкретному человеку. Она была праведником, но теперь ее не могли принять нигде. Так она и осталась в безвременье, в пустоте, совершенно одна на границе. Она знала, что сюда никто и никогда не придет, что она одна во вселенной, и таких больше не будет. Страшное забвение накроет весь ее род, никто не будет знать, что она вообще существовала, ее документы будут теряться из архивов, пока не кончатся. Не родится на Земле больше человека, который хоть как-то в подсознании, ассоциировал бы себя с ней. Отныне ее обитель – вечная пустота и одиночество.
Хая росла по часам. В нее возвращалась Вита. Люция с Софьей пытались это сдержать, но у них не вышло.
«Что вы думали? Ну чего вы хотели? Я та же, что и была до. Чуть моложе, чуть живее. Внутри меня бежит тепло. Я вновь хочу смеяться и плакать, у меня вновь болит душа, как в 15 лет. Какая мерзость, мне даже бы в кошмаре такого не приснилось. Обозвали меня теперь еврейским именем. Моя предыдущая жизнь хоть имела смысл. Вы думаете, я буду развиваться, стану как-то напоминать Виту? Вы ошибаетесь. Я на всю жизнь заперта в тело и ум 15 летней девчонки. Вы Виту заперли в подсознании, заперли навечно. Это как старец с умом имбецила.» – говорила Хая.
«Меня пугают твои слова. Неужели, мы ничего не смогли..» – полушепотом ответила Софья.
«А вот сама реши, кто я, старец или имбецил...Ахаха.» – продолжала поясничать Хая.
Настала ночь. Люция и Софья боялись засыпать, так как думали, что Хая сбежит ночью в мир и начнет там опять свое черное дело. Софья перестраховалась, и подсыпала ей снотворное в вечернюю еду.
«Вот так то лучше. Я не собираюсь тратить на нее ночь своего сна.» – сказала Софья.
«Ты вроде бы уже давно жива внутри. Не понимаешь уже больше половины физических законов. Почему, почему ты ко мне все так же холодна, а слова твои так колючи.» – тихо спросила Люция.
«О, Господи. Зачем твой грешный рот смог произнести эти слова? Ты меня добить что ли ими хочешь?» – недоуменно восклицала Софья.
«Да, я забыла все, чему училась всю свою жизнь. Теперь я мусор, зачем только тебя послушалась тогда. У меня с того ужасного момента, как я влила себе в рот эту проклятую ампулу, ежедневно раскалывается голова. Мои глаза налиты кровью, я практически ничего не вижу. Любая мысль оборачивается галлюцинациями. Раз в неделю течет кровь носом. Я умираю. Ужасно умираю. И мне никто не поможет, ни врачи из Хворного диспансера, ни профессора мед. Университетов, даже ты мне не поможешь. Лаборатория завалена, там сейчас – запретная зона, никого не пустят. Возможно, уже забетонировали полость. Ты лишь впишешь в противопоказания к патенту : не принимать новорожденно мертвым. И опишешь мой этот рассказ. Я удивлена, что все еще могу тебе это говорить. Как же смешно. Наша жизнь, мертвых внутри от рождения, никогда не станет наполненной вашим счастьем. Да, наш ум нашел способ сделать теплым тело, но за то им и поплатился. Вот оно, самое главное проклятье мертвяков.» – говорила Софья сбивчивым голосом, обхватывая свои тонкие, теплые руки.