Пескарь отмахнулся:
— Да полно тебе. Сколько уж коптить осталось мне? Совсем мало. Оно, сдается и к лучшему, коль раней отойду. Ты про Алеху не запамятуй, сынок, он ить единый у меня. Не оставь его, — просил Пескарь.
— Задал ты мне задачку, старик. Труднее и не продумать. Умирающему нельзя отказать. Но ведь я по работе не имею права помогать ссыльным. Должность такая.
— Ты не по должности, по-людски. Ведь и у тебя дети есть, — вздохнул Тимофей.
— Может, повезет, выживешь. Тогда и подскажу, к кому за этим обратиться. А уж не повезет, придется заняться, — развел руками милиционер.
— Входи, сволочь, мародер проклятый! — распахнулась настежь дверь, в нее влетел мужик, резко подталкиваемый милицией.
— Дед, узнаешь этого? — спросил чей-то голос. Тимофей повернулся, глянул:
— Был он серед толпы. А бил, иль нет, не знаю. Обзывал, кулаки под нос совал, — ответил Пескарь честно.
— Кто был с тобой? Колись! — сунул кто-то кулаком в дых мужику. Тот осел на пол. Глаза на лоб полезли. Не мог продохнуть.
— Кто его обчистил? Кто мордовал? — сорвали его с пола и закрутив руки за спину били по шее ребром ладони.
— Я не трогал. Ушел сразу.
— Врешь!
— Ничего не знаю!
— Сунь в камеру!
Мужика увели. И тут же в дверь влетела старуха, из-за какой избили Пескаря.
— За что сына взяли? Выпускайте его! Не то в жалобах утоплю! За какого-то предателя честных людей хватаете! Его не бить, убить надо! Мало ему Костик дал. Кости переломать надо было.
Рыжеусый довольно ухмылялся, потирал руки.
— Верно, бабуля! Хорошие у вас соседи! Кто ж вступился за вас, кроме сына?
— А все! И Кривошеин Ваня и Безуглов Петро, Семен Русецкий тоже был с сыном. Меня не дали в обиду. Всем поселком заступились. А и как иначе? Этим ссыльным только дай повадку. На шею сядут, — хвалилась бабка, с ненавистью поглядывая на Пескаря.
— Значит, вступились? А деньги кто украл?
— Не знаю ничего! Не видела! Да и зачем нам его деньги? Мы его проучили, чтоб язык не распускал. Он же пьяный шел. Откуда у такого деньги? — вспомнила старуха.
— Слушай, Катерина, тебя за спровоцирование драки к уголовной ответственности надо привлекать. Как зачинщицу расправы. И кем ты в тюрьме будешь? Как тебя назовут? Если же этот ссыльный умрет, то и ты, и твой сын, пойдете под суд, как убийцы. И сроки вам дадут — до конца жизни!
— Это за врага народа? Да мне орден положен, что я с им расправилась! А ты мне судом грозишь? Я на тебя самому Сталину жалобу пропишу, чтоб знал, за кого вступаешься! А может, ты и сам такой?
— Что за шум? — вернулись милиционеры. И узнав от рыжеусого подробности, посуровели.
— А ну-ка, бабуля, шагай за нами, — подошли к ней вплотную.
Бабка ойкнула, испугавшись внезапно. Поняла, что болтала лишнее.
— Быстро ее соседей сюда! Всех! — нервно приказал седой, худой Петрович, заметно припадавший на ногу.
— Товарищ начальник! Может мы сначала ссыльного в Усолье отправим? Там ему свои помогут, — предложил рыжеусый.
— Опознание нужно провести. А потом все остальное, — оборвал Петрович. И, кивнув на старуху, сказал коротко: — В камеру ее. Отдельную. Пусть успокоится.
Пескарю принесли воды. Начальник милиции ушел в свой кабинет, оттуда звонил по телефону, с кем-то ругался, кричал. И вскоре в милицию пришла врач, осмотрела Тимофея, сделала несколько уколов. Заставила выпить пригоршню таблеток. Перевязала деда. И сказала тихо:
— Досталось ему крепко. Если до утра дотянет — будет жить.
Пескарь вскоре уснул и не слышал, что происходило вокруг.
Очнулся он в Усолье, в своей землянке. Около него Шаман с Глафирой молча сидят. Алешкин голос из угла бубнит:
— Я ничего не знал о семье. Они на оккупированной территории остались. Я воевал. И едва вернулся, на следующий день забрали.
— На каком фронте? — послышался незнакомый голос.
— Второй Белорусский. Артполк.
— Да ты ж, да мы же рядом, мы Борисов освобождали! — послышалось прерывистое, взволнованное.
— А мы переправу через Березину держали! — говорил Алешка и добавил:
— Я за нее Красную Звезду получил.
— А в Минске?
— И Минск, и Гомель, и Брест! А закончилось мое в Праге. Обе ноги, как сбрило снарядом… Теперь вот одно воспоминание, — чертыхнулся Алексей.
— Какие еще награды у тебя?
— «За отвагу», «Солдатской славы» вторая степень и «Боевого Красного знамени».
— Запрос сделаю. И тогда напишу. Сам. Не знаю, что из этого выйдет. Но попытаюсь помочь, — услышал Пескарь,
— Наградные у меня не отобрали. Возьми их.
— Я не о тебе, об отце запрос сделаю. Если официально подтвердится письмо сельчан, будет толк. А с тобою проще. Ты тут и вовсе ни при чем. Недоразумение. Ошибка. Только вот цена ей велика… Но ты потерпи, больше терпели. И не такое видели. Подожди немного. Ну, а если что надо по-свойски, как к однополчанину приходи, — предложил чужой голос.