В отчаянии, изнемогая от душевного одиночества, она молилась: «Господи, пошли мне инвалида, больного, несчастного человека, пошли мне того, кому бы я была нужна, которого бы любила, поддерживала, укутывала и лечила теплом моего сердца!» Она завидовала даже Иляниному горю, слезам, считая их благодатными. В такие годы естественно плакать, переживать, разочаровываться. Ей же суждено в двадцать шесть лет еще не испытать дрожи первого поцелуя.
Когда через час с небольшим по-настоящему разорались петухи и Арион пришел будить дочерей, Иляна спала как убитая, а Викторица, уже одетая, причесывалась в темноте без зеркала.
— Буди Анку и Иляну.
Викторица остановила его:
— Иляна всю ночь металась, стонала. Перед рассветом только уснула.
— Что с ней?
— Не знаю. Жаловалась на сердце.
— Сердце? Тогда пусть спит. Буди Анку. Пойдемте снимать нижние листья табака.
В июне на комсомольском собрании, где толковали об участии молодежи в уборке хлебов, присутствовали Ион Гырля и Павел Захария. Вдруг попросил слова Корнел Алелей и, вместо того чтобы говорить о деле, ни с того ни с сего обрушился на руководство. Из его пылкой речи можно было понять только одно: когда нужно выполнять план, так руководители обращаются к молодежи, а когда молодежь обижают, тогда руководители не замечают этого. Ион Гырля, не выносивший туманной демагогии, дипломатично спросил:
— А нельзя ли прямее, Корнел? О чем речь?
— Прямей? — Корнел просверлил его глазами, дескать, хотел я помягче, но если сам просишь, изволь, только потом не обижайся. — Могу и прямей. Я в карман за словом не лезу, — продолжал он, собираясь с духом. — Почему на Доске почета отсутствует одна из лучших наших доярок?!
В зале на минуту затихло. Потом поднялся глухой шум.
— Кто, кто отсутствует, кого нет?
— Этот Корнел все замечает.
— Ну и прижал он их к стенке!
Ион Гырля спросил с недоумением:
— Кто отсутствует?
— Лиза Диду, вот кто! — с пафосом, торжествующе объявил Корнел.
По тону можно было понять, что им руководят помимо чувства справедливости и еще более тонкие и деликатные побуждения. Но собранию некогда было анализировать оттенки его голоса, и оно принялось обсуждать эту весть. Вначале никто не поверил.
— Да ну?
— Не может быть!
— Я каждое утро прохожу мимо и не заметил. Вроде бы все.
Лиза, как всегда спрятавшаяся в уголке, сидела молчком. И чего это Корнел вспомнил о ней? Сейчас все станут смотреть в ее сторону, расспрашивать — чистое мучение. Она и сама как-то заметила, что ее больше нет среди передовиков. Но неужели это так важно? Работала она по-прежнему, даже лучше, пожалуй. На ферме заменили нескольких доярок, у кого руки были нечисты. Комсомольцы организовали контроль. Стоило ли об этом говорить? Дома ей не так уж трудно: подросли помощники — двое братишек пошли на ферму, теперь легче стало прокормить всю ораву. Зря Корнел затеял разговор о ней.
Все же комсомольцы заволновались, стали ее защищать. Как это можно беспричинно снять передовую доярку с Доски почета?! Извольте отвечать, руководители колхоза, будьте добры представить мотивировку. Ион Гырля вопрошающе взглянул на Павла Захария, избранного на прошлом отчетно-выборном собрании секретарем партбюро. Кто-то же должен знать, в чем дело. Но Павел недоуменно пожал плечами. У него можно было получить ответ на любой вопрос, относящийся к хозяйству. Он бы, не задумываясь, привел разные цифры, мог бы обрисовать перспективы колхоза на ближайшие десять лет, рассказать о сортах фруктов, овощей, полевых культур, об их урожайности. На любой подобный вопрос он мог бы ответить в ночь-полночь. Знал он и дочку Козьмы Диду, знал ее судьбу. Но как раз того, о чем обязан знать секретарь — о ее отношениях с коллективом, с колхозом, — не ведал. Да и можно ли с него требовать еще и таких мелочей в горячую пору, когда подчас забываешь, как тебя зовут. Чтобы как-то выйти из положения, он пробормотал что-то о причинно-следственной связи. Но Корнел был слаб в философии — он кончил только семилетку — и поэтому потребовал более определенного ответа.
— Я только хочу знать, существует ли справедливость? Вся деревня знает Лизу как самую передовую доярку, а тут красуются в передовиках кто хочешь, только не она!
Видя, что шум растет, угрожает превратиться в скандал, Влад почувствовал себя обязанным дать кое-какие разъяснения. Все равно теперь не уйти от разговора. Рано или поздно это всплывет, и придется выслушивать упреки председателя или партийного секретаря. Поэтому он сам попросил слова.