В воротах ее встретил Черчел, кроткий и покорный, несмотря на свою волчью наружность. Он преданно потерся у ее ног, как в детстве, когда носил ее школьную сумку. Старенький стал Черчел. Ему, видно, хочется, чтоб его приласкали, хотя бы просто погладили. Но она прошла мимо, ничего не замечая. Некоторое время пес шел за ней, но, убедившись, что девушке не до него, лег посреди двора. Из его желтых глаз покатились два ручейка. Может, он понял печаль своей хозяйки и плачет за нее…
В тот вечер, возвращаясь с подругами с фермы, Лиза Диду встретила возле обрыва будто бы случайно блуждающего там Корнела.
— Куда путь держишь так поздно? — удивились доярки.
— Надо вот с Лизой серьезно поговорить.
Лиза испуганно спряталась за спины доярок.
— Не скрывайся, не съест он тебя. — Подруги вытолкнули ее вперед.
Они стали подшучивать над ней, Корнел заступился:
— Хватит, хватит, оставьте ее в покое.
Он схватил ее за руку, а остальным кивнул на дорогу, шагайте, дескать, мы и сами разберемся. Женщины то ли в шутку, то ли всерьез предупредили:
— Берегись, а то обманет.
Лиза сделала легкую попытку освободиться, но Корнел держал ее крепко.
— Ты на них не смотри, — успокоил он Лизу. — У них языки без костей. Я тебя остановил без всякого умысла. Выслушай. Не согласишься — валяй своей дорогой.
Уже светились первые звезды и поля обезлюдели. Стало прохладно. С луга, из-за обрыва, доносился одинокий крик коростеля. В саду, соревнуясь, пели дрозд с леснянкой. Так пели, окаянные, что любо было слушать. И словно соблазненные птичьими пересвистами, доярки тоже затянули песню — протяжную, задевающую за самое сердце. Насыщенная любовью и тоской, она разлилась над деревней, над зелеными кодрами, которые природа наградила, не в пример человеку, вечной молодостью. Песня удалялась от них, и Корнел заметил, что все холодеет рука Лизы в его ладони.
— Ты в самом деле меня боишься, что так похолодела? — спросил он.
Лиза не ответила, и он сам заключил:
— Такие трусишки теперь пошли. — Они медленно зашагали в сторону села. — А я думал, что ты храбрее. Хочешь, гикну раз, чтобы они не подумали, что мы остались в поле?
— Гикни.
Корнел набрал полную грудь воздуха и испустил долгий громкий крик, который покрыл все остальные звуки.
— Ну, теперь довольна?
Лиза промолчала. В присутствии Корнела она совсем растерялась и никак не могла собраться с духом сказать хоть что-нибудь. Не дождавшись от нее ни слова, Корнел начал сам:
— Все мне в тебе нравится, — он жадно окинул ее взглядом, — и походка, и фигура, и глаза. Одно только смущает — характер. Такой мягкий, будто его вылепили из мамалыги. Да я до любого министра дойду, а своего добьюсь. А ты мягкая. Немного смелости тебе подбавить, и вышла бы из тебя первосортная девушка. Ты думаешь, сняли бы они меня тогда с комбайна, если б это было не по справедливости? Черта с два. Я не шумел, раз сам не прав. Промолчал. Зачем зря палить, коль на шапку села муха. В конце концов, что у нас было со Стэнкуцей — наше дело, комбайн тут ни при чем. Он — колхозное имущество и путать его с личной жизнью не надо.
Корнел считался одним из первых парней деревни, и Лиза могла бы гордиться, что идет с ним рядом и он объясняется ей в любви. Правда, это объяснение выражалось в причудливой форме, и она не знала, как к нему относиться. Идя рядом с Корнелом, она думала о Микандру, который несколько вечеров провожал ее домой. С ним ей было гораздо интересней, она чувствовала себя свободной, хотя тот всю дорогу молчал и только насвистывал.