— Так мы понесем тебя! — решительно встал дед Епифан.
И они тронулись, неся попарно Иона на самодельных носилках. Даже Илиеша не освободили от этого. Дорога становилась все труднее. Сделанные наспех из мешка и двух палок носилки выскальзывали из рук, мешали шагать. Палки впивались в ладони, руки цепенели. Стадо, лишенное сразу трех погонщиков, разбредалось.
Обессиленные люди двигались молча, не зная точно куда. Одно было ясно: им поручили дело, и они должны довести его до конца.
— Если бы попалось село, мы бы оставили стадо там, — рассуждал сам с собой старик.
Мало-помалу начал заниматься рассвет. Новый день не принес облегчения. Когда рассвело, они увидели, сколько удалось пройти, увидели — и ужаснулись. Буг так же далеко, как и накануне. Старик видел, что ребята окончательно вымотались. Но что же делать? Не видно никакого человеческого жилья, где бы можно было оставить раненого внука.
— Послушай, Ионикэ, может быть, вы с Илиешем останетесь тут? А потом мы вернемся за вами. С повозкой. Ты согласен?
Старик наклонился над носилками, в голосе слышались слезы отчаяния.
— Оставьте меня, дедушка, — безразличным тоном ответил Ион.
Лицо его стало белым, губы запеклись.
— Видишь, скотина разбаловалась, — продолжал дедушка, ища оправдания. — Так скорее доберемся до моста. И тогда все сразу уладится. Не может быть, чтобы мы не нашли повозку или машину.
— Хорошо, дедушка.
— Может, и доктора найду. А сейчас доберемся вон до того шалаша, и там ты останешься. Ну как? До вечера я вернусь.
— Хорошо, дедушка.
Шалаш стоял посредине огорода. Внутри была постелена солома, стоял кувшин с водой, лежало несколько огурцов и узелок с солью.
— Наверно, сторожа оставили, — высказал предположение Григорий.
Дед немного оживился, вышел, огляделся, ища хозяев шалаша. Ведь кто-то тут только что закусывал. Должны же быть люди!
— Может, сторож побежал в село или еще куда, — проговорил дедушка. — Одни не будете, придет же сторож. Скажете ему, кто вы и откуда. А я к вечеру вернусь.
Дед Епифан, спотыкаясь, пошел по пашне. Боря и Григорий молча последовали за ним.
Охваченный грустью, Илиеш долго глядел им вслед. Потом попытался разговорить Иона, но тот еле-еле ворочал языком. Со скуки Илиеш побрел по огороду. Спустя некоторое время залез на абрикосовое дерево возле шалаша, посмотрел, не видно ли старика со стадом. Затем нарвал щетинника и подстелил Иону, чтобы мягче было лежать. А день никак не кончался. Солнце словно застыло на месте. Это был самый длинный и самый тоскливый день в жизни Илиеша.
Боль, видимо, отпустила Иона, и он задремал. Илиеш лег рядом с ним. Вскоре их не смогли бы разбудить и пушки… Над ними пролетали целые стаи немецких самолетов — к переправе. Там громыхали глухие разрывы. Затем освободившиеся от бомб «юнкерсы» шли обратно. Илиеш не слышал и не видел их. Когда он наконец открыл глаза, было уже темно. Деда все еще не было. Ион, пышущий жаром, лежал с открытыми глазами.
— Тебе полегчало? — спросил Илиеш.
— Почему не вернулся дедушка? — простонал тот.
— Наверное, не нашел повозку, — успокоил его Илиеш.
Повернувшись на другой бок, Ион вновь словно провалился…
Какое счастье, что на свете существует сон. Погрузился в сновидения — и все беды позабыты…
Только на третьи сутки в полдень, вернулся дед Епифан. Один. Пеший. Не взглянув на Илиеша, присел рядом с раненым, пощупал его лоб и долго сидел так, поджав ноги и склонив голову на колени.
Наконец он сказал, не поднимая головы:
— Переправил ребят за Буг. Теперь один бог знает что с ними будет. Но я их переправил. Хозяин шалаша так и не приходил?
— Нет.
Илиеш хотел спросить о многом. Только очень уж мрачен дед. И все же не вытерпел:
— Ты не нашел повозку?
— Повозку? — переспросил старик, словно не расслышав. — Повозку? — И, обхватив голову руками, затих.
Ион пожаловался, что ему холодно. А между тем страшный зной палил все живое. Старик накинул на внука армяк, пощупал его лоб.
— Он горит, горит, как огонь, — бормотал дедушка, разматывая повязку на ноге Иона.
Нога вздулась, затвердела, как бревно. Вокруг раны были видны желтовато-сизые пятна. Натянутая кожа, готовая вот-вот лопнуть, водянисто блестела.
Дед Епифан поставил на костер жестянку из-под консервов, вскипятил воду.. Потом, когда кипяток немного остыл, принялся промывать рану. Теперь совсем отчетливо стали видны подкожные сизые пятна. Старик растерянно, с нескрываемым страхом глядел на них. Илиеш что-то спрашивал, но старик даже не слышал, все глядел оцепенело на загнивающую ногу.