— Что это, что это, дедушка? — Илиеш испуганно прижался к деду Епифану.
— Наверное, пленные, бедняги. — Дед поспешно отвез тачку с Ионом за кусты бузины.
Процессия спускалась с горы, теперь ее можно было хорошо рассмотреть. И старик оцепенел, не зная, что и подумать, — это были вовсе не военнопленные, а гражданские, в большинстве женщины и дети. Они были в рванье, волосы растрепаны, в глазах страх. Старик понял: евреев гнали в гетто. Во главе шествия две девушки вели под руки худую, как щепка, старуху. Девушки на ходу грызли куски зеленой тыквы, а старуха призывала страшные кары на головы своих конвоиров. Внезапно в этой толпе несчастных Илиеш заметил знакомое голубое платьице. Его словно обдало ледяной водой.
— Дедушка, это же Рива! — потрясенный, прошептал Илиеш.
Так же вились ее золотые локоны, только лицо было искажено страхом. Она семенила рядом с матерью, стараясь поспеть за ней. Куда ее ведут, что ее ждет?
— Дедушка! — повторил Илиеш, но старик не дал ему закончить фразу.
— Молчи, вижу.
Мимо Илиеша текла река обреченных людей. Плакали детишки, всхлипывали и стонали матери. Кто-то даже смеялся: должно быть сошел с ума. Солдаты, действуя прикладами, добрались и до него, но сумасшедшему было все безразлично, он смеялся, хохотал над тем, что происходило на земле…
Старая дорога, сколько тебе дано увидеть и услышать!
Колонна медленно прошла, Илиеш не мог двинуться с места. Ему уже не хотелось домой. И вообще ничего не хотелось. Война, война — и там, и здесь, всюду.
Притихли воды Смолиты, из-за вершины холма выглянуло солнце, словно подсматривая — всходить ему или не всходить. Один лишь дрозд по-прежнему посвистывал в кустах.
— Счастливые птицы, — с завистью сказал дед Епифан после долгого молчания.
Потом он впрягся в тачку и тронулся в гору.
Илиешу приснился плохой сон. Проснувшись, он лежал в темноте с открытыми глазами, прислушиваясь к таинственным звукам, которые доносились со всех сторон.
Дом звучал на разные голоса. Временами казалось, под печкой скачет табун лошадей. Илиеш привык к этому — от внезапной суматохи мышей сотрясались стены хаты. В углу у окна слышалось словно бы тиканье часов. Такие звуки издавало семейство древоточцев, гнездившихся в деревянной иконе святого Николая. Они выгрызали голову чудотворца.
Иногда ни с того ни с сего раздавался страшный треск, заставлявший Илиеша в ужасе корчиться или будить мать.
— Глупышка, это шкаф, — успокаивала его сонная Ангелина.
Мало-помалу он привык к этому треску.
К прежним шумам теперь прибавились еще и новые. Чтобы отвлечься от разбудившего его кошмара, Илиеш стал вслушиваться, кто как храпит.
Вот дедушка. В его храпе можно различить все голоса природы — от завывания бури до воркования горного родника. На диванчике словно кипит казан воды, которая вот-вот перельется через край в огонь. Это Ион. Только Ангелина выводила тоненько, нежно, будто жужжало веретено. Она спала с Илиешем на печке.
Илиеш чувствовал себя хорошо. Никогда так сильно не любил он мать, как сейчас. Когда он вернулся, она крепко обняла его, расцеловала, приласкала, вымыла ему разбитые в дороге ноги, перевязала раны и болячки. Месяцы войны изменили и ее. Она стала нежней, отзывчивей к чужим страданиям. Вообще от природы она была доброй, а война еще более обострила ее чувства, сделала ее человечней, снисходительней.
Хата Лимпиады стояла с забитыми окнами среди запущенного двора. Ангелина приняла к себе Иона и деда Епифана заботилась о них, как мать. Через несколько дней после возвращения старик захотел освободить ее от забот о них и перебраться с Ионом в покинутый дом Лимпиады. Но Ангелина воспротивилась этому:
— Почему вы хотите обидеть меня, отец? Об Ионикэ ведь кто-то должен заботиться! Да вы и сами посмотрите, до чего дошли…
Она говорила так сердечно, что старик больше не настаивал. Он и впрямь чувствовал себя ослабевшим, бессильным.
— Мы просто не хотели тебя стеснять, — сказал он.
Вскоре к ним зашла Евлампия.
— У тебя гости? — медовым голосом спросила она.
— Да, — коротко ответила Ангелина.
— Лимпиада увезла в Россию все, что имела, как же вы будете жить? — обратилась Евлампия к деду Епифану.
Она понимающе улыбнулась.
— Мечтами, — отозвался старик.
— Вы еще шутите! Значит хорошо держитесь…
— Кусочек мамалыги найду и у своего сынка, если припрет.