Выбрать главу

— Подойди ближе, — позвал Руга и сам придвинул ему стакан. — Погляди на меня и говори правду, как на исповеди: ты пристрелил бы меня, если бы подвернулась возможность?

Крепко обняв колени руками, Илиеш боролся с дрожью. Его еще трясли рыдания. От выпитого рома тошнило. Он, конечно, прикончил бы Ругу. Однако не сейчас. Руга в таком виде вызывал только отвращение. Зато он убил бы того Ругу, который недавно избивал его, кто наливал Наташе ром за пазуху, смеясь взахлеб.

Видя, что мальчишка молчит, Руга сам ответил:

— Застрелил бы. Знаю. Даже не принял бы во внимание, что я кормил и поил тебя. Застрелил бы за то, что я твой классовый враг.

Вошли Онофрей и Вэкэреску, оба в хорошем настроении. Они замыслили одну штуковину, которая заранее веселила их.

— Осел подан! — весело доложили они.

Но Руга был не в духе.

— Оставьте меня! К черту! Все надоело!

— Инициатива твоя, — напомнил Онофрей.

Руга пресытился пьянками, пресытился жизнью в этой провинциальной дыре, пресытился хилыми девчонками и скверным ромом. Теперь, когда рушился весь мир, рушились привычные порядки, он предчувствовал и свой конец.

— Я выдохся, готов, со мной кончено!

Мясистые губы Вэкэреску сложились в улыбке сочувствия:

— Это война убила в нас радость. Если она продлится еще пару лет, то совсем убьет нас. Давайте лучше развлечемся напоследок.

У Руги чуть порозовели щеки.

— Ты ничтожество, Вэкэреску, но все же веселый парень, — проговорил он, раздавив указательным пальцем окурок. — Но сегодня я не пойду. Сказал — и точка! Заберите его. — Руга указал пальцем на Илиеша.

Разочарованная парочка обернулась к Илиешу:

— Пойдешь с нами, Муцунаке, посмотреть, как гуляют господа!

Внизу стоял привязанный к перилам ослик. Он невозмутимо чесал бок о перила.

Женское общежитие — длинное и низкое здание, похожее на гараж, — было погружено в тьму. Железным прутом Вэкэреску поднял крючок — дверь бесшумно открылась. Можно было различить два ряда железных кроватей вдоль стен. После тяжелого трудового дня работницы спали мертвым сном. Им не мешал застоявшийся воздух, они привыкли к нему. Кто-то стонал, переворачиваясь с боку на бок, кто-то бормотал во сне. Большинство же работниц спало мертвым сном. Вэкэреску зажег свечу. Онофрей укутался в белую простыню, надел на голову венок из наспех связанной травы, взял в руки пылающий факел. Затем сел верхом на ослика, тот, однако, заупрямился, попятился назад.

— Подгони его, — приказал Онофрей Илиешу.

Было душно, и некоторые девушки раскрылись во сне.

— Погляди-ка, как они спят с голыми пузами! — с восхищением воскликнул Вэкэреску.

В глубине общежития кто-то проснулся и спросил сонным голосом:

— Кто там?

— Начинаем! — шепотом скомандовал Онофрей.

— Благословен грядущий во имя господне, — гнусаво запел Вэкэреску.

— Вставайте и кайтесь, грешницы, ибо Иисус вошел в Иерусалим! — подхватил напев Онофрей.

Пружины кроватей застонали на разные голоса. Девушки повскакивали, как были голые, растрепанные, наталкиваясь друг на друга. Вэкэреску и Онофрей продолжали петь. Вдруг к их голосам присоединился третий — заревел ослик. Его отчаянный рев, заглушив все, далеко разнесся сквозь тонкие дощатые стены по окрестностям. Девушки бросились искать свою одежду. Одна из работниц, Аника Пынзару, женщина лет сорока пяти, в ночной сорочке, уперла руки в бока и зло спросила:

— Соскучились по голым женским задам, господа? — и, повернувшись, задрала подол.

— А ну брось, а то такого тебе задам, что забудешь, как звали родную мать! — пригрозил Вэкэреску.

— Ты еще хочешь драться, проклятый! — завопила разъяренная женщина и схватила палку. — Вот вам Иерусалим, идолы, получайте! — замахнулась она на них.

Вэкэреску ухватил палку за другой конец и вырвал из рук Аники. Та бросилась на него, стала царапать ногтями. Некоторые ринулись ей на помощь.

Осел продолжал яростно реветь. Его стали гнать вон, но проклятая скотина словно вросла в пол.

Илиеш остановился посреди комнаты, испуганно следя за потасовкой.

На одной из кроватей сидела Наташа, в рубашке, с голыми плечами. Она смотрела на происходящее отсутствующим взглядом. Увидев Илиеша, поманила к себе.

— Где Руга? — спросила она.