— Наверху.
— Что делает?
— Ничего.
— Пьяный?
— Да.
Вдруг в дверях выросла высокая и крепкая фигура шефа. Щеки Наташи слегка потемнели, в глазах вспыхнули странные искорки.
— Это что за сумасшедший дом?! — загремел Руга. — Почему не спите?
Толчея в комнате прекратилась.
Женщины бросились на свои постели. Более смелые стали жаловаться:
— Мы спали, господин Руга, а Онофрей и Вэкэреску набросились на нас.
— Кто открыл им двери? — спросил Руга, прикидываясь справедливым судьей.
— Как кто? Сами открыли.
— Разве вы не закрываетесь?
— Мы закрываемся на крючок, а они подняли его.
— Они врут, господин шеф, дверь была открыта, — стал оправдываться Онофрей.
На шум начал собираться народ. Руга решил, что пришло время прекратить дебош.
— Завтра мы поговорим, как обстояло дело с дверью. А сейчас ложитесь спать, хватит! — И он вышел в сопровождении двух «храбрецов».
Наташа хотела сказать что-то, но не успела. Погасли искорки в ее глазах, по щекам потекли два ручейка.
— Ты плачешь? — удивился Илиеш. — Почему плачешь? Болит что-нибудь?
— Душа у меня болит, — простонала она. Затем, словно очнувшись ото сна, набросилась на него с руганью: — А тебе чего здесь нужно? Пошел вон! Чтоб я тебя больше не видела! Чтобы не видела больше вас, проклятых! Девушки, гоните и этого!
— Я и сам уйду, — уныло произнес Илиеш, направляясь к двери.
Его очень огорчила брань, в сущности, нежной и красивой девушки. Ведь он не сделал ей ничего плохого.
Около недели кипела вся фабрика. Работницы договорились послать жалобу в Бухарест, в главное управление. Они даже составили ее, но вскоре успокоились. Тем временем Анику и еще двух девушек уволили. Сказали, что Онофрей поймал их, когда они пытались унести с фабрики пачки табаку.
Наступили дни приемки табака. Круглые сутки на фабричном дворе скрипели повозки, груженные тюками. Все ночи Руга проводил на вокзале у погрузочной площадки. Он спешил отправить табак в Румынию. Домой приходил злой, усталый.
Фронт приближался. Все работали спустя рукава, с полным безразличием. Начальство тщетно старалось подстегнуть рабочих. Возчики собирались в кузнице, Обсуждали новости дня. Сколько еще может длиться война? Минет ли она фабрику? Капитулирует Германия или нет? Многое волновало их. Илиеш тайком приносил туда газеты, которые получал Руга.
За последнее время мальчуган сильно изменился. Курил наравне со взрослыми, больше не краснел, когда кто-нибудь скверно ругался. Если злился на лошадей, то бранил их, не обращая внимания на присутствующих. Ему нравилось говорить баском, когда приходилось обращаться к кому-нибудь из начальства.
— Взрослеешь, Муцунаке! — заметил как-то Вэкэреску.
— Пора, господин, — ответил он с сарказмом.
Из всех девушек, которые приходили к Руге, больше всех ему нравилась Наташа. Он тайно обожал ее. Ему нравилось смотреть на ее длинные каштановые косы, не заплетенные до конца и перекинутые за спину. Ее красота могла покорить любого, кто ее видел. У нее были странные глаза — один голубой, другой карий. Они светились глубоко и задумчиво, как две струи родника. Наташа так тепло улыбалась, что, словно молодое вино, могла смягчить любое сердце.
Наташа доводилась племянницей Никите-садовнику, жила в общежитии. Однажды, встретившись глазами с Илиешем, который проезжал на повозке, она подозвала его. Он спрыгнул на землю, подошел с волнением в сердце. Она положила ему руку на плечо и тихо попросила:
— Не говори дяде, что видел меня у Руги.
Ее просьба вызвала в нем целый вихрь разноречивых чувств и неприятных воспоминаний. Ему казалось, что на ней остались следы рук шефа. В памяти всплыл гнусавый голос Вэкэреску, который приказывал: «Муцунаке, повернись лицом к стенке!» Сердце его заколотилось. Охваченный яростью на всех и на все, что он вытерпел и еще вынужден терпеть, Илиеш злобно бросил:
— Нет, я скажу, что ты потаскуха!
Это прозвучало жестоко. Девушка прикрыла лицо рукой, словно защищаясь от удара. Застыдившись, он прыгнул на повозку и ударил лошадей. Девушка закричала ему что-то вслед, но стук колес и свист кнута заглушили ее слова.
Он бы и сам не смог объяснить, как повернулся язык так обидеть ее. Много дней подряд носил он потом тяжелый камень в груди, но так никому ничего и не сказал.
Однажды Наташа исчезла из дому. Вскоре узнали, что она утопилась. Оказывается, была беременна. Ночью Илиеш плакал, мысленно просил у нее прощения. Он пытался представить ее мертвой и не мог.