Если бы спросили Никиту сейчас, что сказал Илиеш, он вряд ли мог бы ответить. Его голова прямо-таки трещала от забот. Глаза же паренька повлажнели от волнения. Никита — самый близкий ему человек на фабрике. Этот человек бывает в его селе, видит Чертов курган и Смолиту, видит хату, в которой он родился. Тоска сжала сердце. По берегам Смолиты в Девичьей долине теперь цветут первые цветы. Весь луг окрашен в два цвета — голубой и сиреневый. Эти краски мягко переливаются, местами смешиваются, образуя нежные оттенки. Лишь кое-где мелькнет притаившийся в траве желтый глазок мать-и-мачехи. Из-под камней и в ложбинах именно сейчас вылезает крапива с красной от ярости макушкой. А в субботу, после обеда, сельские девушки ходят собирать ее для борща. Нужно обладать особым умением, чтобы собирать крапиву. Кто не знает, как срывать ее, обожжет себе руки, и они будут чесаться целую неделю. Крапива не так легко сдается. Она умеет защищаться, жалить. Но Илиеш знает одну девочку, которая никогда не обжигается крапивой. Она и его научила…
С приходом весны образ этой девочки стал постоянно преследовать его и во сне и наяву, зовя его обратно в село, чтобы встречаться у колодца, чтобы подниматься вместе на Чертов курган, чтобы собирать цветы в Девичьей долине. Никита закончил проверять какие-то бумажки и собирался ехать. Кто знает, может быть, через несколько часов он будет в Валуренах. Илиеш забыл, кто сейчас Никита, забыл о разнице в возрасте. Времени сейчас в обрез, и это придало ему храбрости, заставило открыть душу.
— Пониже нашей хаты, — заговорил он, хватая Никиту за полу, — есть хата поменьше. В ней живет девочка, Ольгуца. Ольгуца — дочь Истратия Малая. Вы должны знать ее. У нее редкие зубы.
— Что, зубы? — В голове у Никиты скопилось множество цифр, имен, мыслей о парниках, рамах, рогоже, договорах, опрыскивателях. Все нужно — и ничего нет. А от него требуют, чтобы он разорвался на части, но достал все и выполнил план. План — это план, он не терпит никакой отсрочки.
— Я говорю об Ольгуце, увидите ее, передайте, я здоров. И пусть она пришлет мне фиалок из Девичьей долины…
Лишь теперь Никита сообразил, что мальчик о чем-то просит его, говорит что-то очень важное, как видно, но что именно — так и не понял.
— Послушай, Илиеш, у меня нет времени. Что тебе нужно?
У Никиты был усталый и злой голос. Илиеш понял, что Никита не выполнит его просьбы. Напрасно он заговорил с ним об Ольгуце. Может случиться еще так, что после Никита засмеет его. Сердце Илиеша сжалось в комочек.
— Возьмите меня хоть раз за кучера, когда поедете по селам, — попросил он Никиту. — Хочу повидать Валурены. Разве вам не все равно, раз вы проезжаете их?
Никита остановился в замешательстве. Желание паренька естественное, и взять его можно бы. Но Илиеш в таком возрасте, когда его нужно приучать к дисциплине.
Раз уж он на работе, так пусть занимается делом, которое ему поручили. Нечего разгуливать по полям из-за какой-то чепухи.
— Слушай, Илиеш, — проговорил он как можно мягче, подтолкнув его к окну. — Видишь, что осталось от моих цветов? Как думаешь, не болит мое сердце, когда вижу, что с ними стало? Болит. Но сейчас война, и меня поставили ответственным за табак. И я работаю. Понял?
Илиеш не ответил. Он отвернулся, стараясь казаться равнодушным. «Значит, не берешь меня, не берешь, и все… Зачем же политграмоту читать? Я уже большой, со мной можно говорить откровенно».
Несмотря на старания, Илиеш выглядел обиженным. Чтобы утешить его немного, Никита еще раз спросил:
— Тебе понятно?
— Ага!
— Что понятно?
— Что не хотите взять меня с собой.
— Ну, Илиеш, не будь ребенком…
Никита почувствовал, что доводы истощились, а убедить мальчика, доказать ему свою правоту так и не удалось. Поэтому после минутного колебания он лукаво спросил:
— Как, говоришь, звать эту девочку?
— Ольгуца.
— Хорошенькая хотя бы?
— Может, теперь изменилась, а была красивая.
— Ну, раз говоришь, красивая, — сказал он после небольшой паузы, — беру тебя с собой. Поедешь.
— Поеду?! — Глаза Илиеша расширились от удивления, на лице расцвела счастливая улыбка; ему не верилось, что то, о чем он тосковал втайне, исполняется так легко.
— Дядя Никита, — глубоко тронутый, сказал он, хватая его за рукав и сжимая, как клещами, — хороший вы человек, дядя Никита!
— Хороший ли, плохой ли, а не покупаюсь и не продаюсь. Готовься, через часок поедем…
Никита вышел из канцелярии.
Этот незначительный случай невольно вернул Никите хорошее настроение. Все трудности, которые до сих пор чуть не сводили его с ума, внезапно явились в другом свете. Не так уж, оказывается, страшен черт, как его малюют. И не такой уж невыполнимый план. Когда у тебя ясный ум и железная воля, можно сделать многое. Почему это он, честный труженик, должен переживать и надрываться? Почему именно он должен мучиться и портить себе кровь? Пусть портят кровь те, кто прячется и занимается саботажем… Да, хорошее настроение — великая вещь! С ним ничего не страшно. Господи, почему это настроение не держится постоянно, а покидает тебя именно тогда, когда ты нуждаешься в нем больше всего?