Это чертово зелье довело многих до сумы, выбросило на улицу. Теперь женщины могли отомстить проклятому растению — долги не держали их за горло, никто не заставлял сдавать столько-то пудов первого сорта, столько-то второго. Достаточно они страдали. Теперь, раз пришла Советская власть, она должна давать им все. Многие не понимали, что эту власть нужно строить собственными руками. Представляли ее себе вроде чуда, манны небесной, которая должна насытить всех. Притаившиеся враги не упускали случая воспользоваться некоторыми неурядицами и распускали злостные слухи.
Никита поседел. Неделями мотался по селам, не зная, какие меры еще принять. Женщины устраивали скандалы, сваливая на его голову свои беды. Оказывается, он виноват во всех несчастьях.
В тот день с утра дождило. В небе кружились темные тучи. Иногда прокатывался гром. Казалось, дождь не скоро успокоится. Но после обеда показалось солнце. Оно боязливо выглянуло из-за лохматой тучи, потом растолкало облака, сделало себе просторное окно. Стада туч потянулись к горизонту.
Канонада гремела сильнее, чем когда-либо. Ее разрывы смешивались с небесным громом. Видимо, на фронте близилась развязка.
Никита возвращался из района. Он побывал у первого секретаря и все выложил: не выдерживает он больше, и таланта организаторского не имеет, и сближаться с людьми у него нет сноровки, и характером слаб, и, наконец, руководить не умеет. Многое он запутал, директорствуя. Короче, он просил замены.
Бакуш, первый секретарь, слушал его рассеянно, наводя в то же время порядок у себя в ящиках стола. На столе громоздилась масса вещей, не имевших, казалось, никакого отношения к их владельцу: несколько винтовочных патронов, круг изоляционной ленты, перегоревшая электролампочка, забрызганная известью гуттаперчевая собачка, гвозди, брошюры, несколько грязных, потрепанных книг. Одна — рассказы, остальные — азбуки.
— Валялись на земле на станции Липичены. Подобрал чтобы сдать в библиотеку, и забыл, — сказал между прочим Бакуш, словно извиняясь.
Никита, немного обиженный, замолчал, потеряв нить своих доводов.
— Продолжайте, продолжайте, что же вы замолчали? — обратился к нему Бакуш, переходя к следующему ящику.
Никита посмотрел на него чуть ли не с ненавистью. Он принес сюда свои сомнения, а его слушают так равнодушно. Сделав невероятное усилие, он начал снова. Никита не из тех, что стонут на каждом ухабе. Если уж пришел, значит, больше терпеть нельзя. Ему хотелось встать и уйти. Но он смирил ярость и с показным безразличием продолжал свою речь.
— Я сделал сегодня большое дело, — снова прервал его Бакуш, — привел в порядок свои бумаги.
Он был моложе Никиты, но дышал тяжело, как после бега.
— Почему вы так тяжело дышите? — спросил Никита. — Сердце?
— Сердце? — удивился Бакуш. — Эге, мое сердце работает как часы. — И довольно рассмеялся. — Правда, я задыхаюсь, но это чепуха…
У него были больные легкие, но это, казалось, больше тревожило окружающих, чем его. Он привык к болезни и как бы не замечал ее.
— Значит, вам тяжело? — внезапно спросил секретарь.
Приготовившийся уходить Никита снова сел на стул.
— Тяжело?.. Да мне тяжело было всегда. Теперь просто невыносимо.
— Хотите, чтоб вас освободили?
— Я не тот человек, который может руководить.
— А я думал, что пора принимать тебя в партию! — Первый секретарь немного прищурился, изучая его внимательными глазами.
Никита смутился:
— Разве такое дело так быстро решается?..
— А как?
— Нужно подождать, взвесить.
— Чего еще взвешивать? Ты преданный, честный человек. Работаешь за десятерых.