— Брось сапу, видишь, я с пустыми руками!
Смерть он представлял себе уродливой и далекой. А женщина, стоявшая перед ним, была молода, и, если б у нее не горели так странно глаза, можно было бы сказать, что она красива. Женщина взмахнула сапой, ему показалось, что она хочет опустить ее на землю, и он добродушно улыбнулся. Когда же понял, что удар нацелен в его голову, рванулся в сторону, взмахнул рукой, надеясь схватить сапу. Удар пришелся по темени и сразу свалил его с ног. Он упал лицом вниз, на землю, которую обрабатывал и украшал целые полвека. Умер, так и не узнав, что именно в этот день в оргеевских лесах наши начали решительное наступление, которое окончательно уничтожит гитлеровцев на его земле. Не узнал он и того, что ударившая его женщина день назад потеряла мужа.
Из цветов, которые он любил, свидетелями его смерти были только несколько диких маков, томившихся на меже и оцепеневших от случившегося. Упав на колени рядом с ним, рыдала перепуганная женщина, напрасно пытаясь уловить его дыхание. А на дороге ждала запряженная лошадь, готовая везти его.
…Степан Степанович, новый директор, был смуглый, приземистый, с двумя вихрами на макушке. Поэтому казалось, что волосы у него всегда взъерошены.
Как он крутил, как вертел, сколько ездил в районный комитет партии и в райпотребсоюз и таки добился своего — получил материю и сахар, обещанные в свое время Никитой, и разделил между теми, кто заработал их. Более сложным оказался вопрос с мужьями.
— Хотел бы я повидать того мужчину, который согласился бы покинуть фронт и приехать помогать жене нанизывать табак! — язвительно говорил он. — А на кого же останется фронт? Или вы не слышите, как гремят орудия в оргеевском лесу? Если кто-нибудь посмеет срубить хоть один стебель табака, составлю акт и отдам под суд. У вас есть договор с государством. Так что прекратите эту игру в «хочу-не-хочу». Фронт не только там, где немцы, но и здесь. И тот, кто станет саботировать, будет наказан, как на фронте. Эх, знали бы мужья, с какими муками и горем выращен здесь табак, который они курят в траншеях!
После того как немного приутих шум с посадкой табака, новый директор принялся подбирать кадры. Организовал специальный кружок для агротехников. Занимались два раза в неделю. Кружком руководил сам директор. Кое-кого из агротехников он перевел в кладовщики. Из наиболее смекалистых работниц он выбрал группу и направил под начало Василия, чтобы тот научил их работать на счетах. И запретил бывшему псаломщику муштровать свою жену.
— Если ты не бросишь этой комедии, выгоню, — предупредил он.
Василий взгрустнул. Поразмыслив с минуту, ответил:
— Тогда выгоняйте сейчас!
— Как так? — удивился Степан Степанович. Подобного ответа он не ожидал.
— Я не вытерплю, — пожаловался тот. — Только это утешение и осталось мне. Привык. Да и Ефимия знает мой нрав и не сердится. Эх, Степан Степанович, две вещи были мне дороги на этом свете: военная служба и чистота.
Степан Степанович оценил откровенность Василия.
— Твое дело, — наконец сказал он. — Только прошу тебя, не выводи ее на балкон, потому что видят люди. Некрасиво.
— Это можно, почему бы и нет, — быстро согласился Василий, но через секунду с сожалением прибавил: — Правда, на воздухе совсем другое дело. Но если нельзя… — Он развел руками в знак понимания и быстро стал щелкать на счетах.
Степан Степанович опустил голову. За левым ухом сильно забилась жилка. Нервный тик — последствие контузии — донимал его. Нервничая, он тряс головой, словно отмахивался от мух.
— А с тобой что будем делать? — остановился он в конце концов перед Илиешем.
Высунув язык, паренек старательно составлял список тех, кому следовало получить мануфактуру. Вопрос застал его врасплох. Он немного смутился. Как так «что делать»? Разве у него мало работы?
— Сколько тебе лет?
— Пятнад… — начал он, но ему показалось мало, он запнулся и сказал: — Шестнадцатый год.
— Маловато для службы. Откуда родом?
— Из Валурен.
— Кто у тебя есть дома?
— Никого.
— Как так?
— Его родители в Кишиневе, — вступил в разговор Василий.
— А… так, хорошо.
— Хорошо? — Илиеш пожал плечами.
Смущение директора было ему непонятно. Его ожесточила жизнь. Кроме того, он слишком сильно был привязан к Никите, чтобы симпатизировать человеку, заменившему его. Тем более что Илиеш мысленно обвинял его — на все готовенькое пришел. Возможно, будь здесь Степан Степанович с самого начала, Никита остался бы в живых.