Илиеш слушал его вполуха, думая о другом. Ангелина заварила свежий чай. Дануц, почти лежа на столе, рисовал краснозвездную ракету, ему было не до разговоров взрослых; любопытство, которое вызвал приезд старшего брата, улеглось. Плиточка отшлифованной яшмы валялась, забытая на полу. Илиеш незаметно поднял ее и положил на подоконник. В нем произошла удивительная перемена, нервное возбуждение улеглось, исчезла непонятная внутренняя дрожь. Он пребывал теперь в полном спокойствии, его уже не мучила совесть. Люди, находящиеся рядом, не вызывали никаких родственных чувств.
— Мать, я, наверное, последую твоему мудрому совету, пойду сосну, — сказал он неожиданно. — Но сначала налей мне стакан вина. Что-то неважно себя чувствую.
— Смотри, Илиеш, в вине больше утопленников, чем в воде.
Чулика принял его сторону:
— После такой дороги стакан вина не повредит.
Илиеш поблагодарил его взглядом. Как бы там ни было, мужская солидарность не выдумка. Осушив стакан, он ушел в комнату матери, надеясь остаться один. Спать ему вовсе не хотелось. Ему было необходимо привести в порядок свои мысли, спокойно обдумать, как быть дальше. Однако мысли, как необъезженные скакуны, не давались, поймать их было невозможно. Они улетали опять и опять назад, на много лет назад — ко времени того злополучного солдатского отпуска.
Оказалось, что десять дней отпуска пролетают быстрей, чем обыкновенные десять дней. Когда Илиешу оставалось всего четыре дня вольной жизни, Лимпиада послала Иона на мельницу в Чиншеуцы. Эта мельница славилась на всю округу, и Лимпиада надеялась испечь пироги на дорогу Илиешу из необычайной крупчатки. После засухи выдался особенно урожайный год, люди вздохнули полной грудью. Угостить солдата было чем, и Лимпиада пичкала его, как индюка перед рождеством. Деревня ожила, женщины мазали глиной и белили дома, кипятком ошпаривали старые бочки, обрабатывали их серой, готовя под новое вино. Парни затевали танцы, что не вечер — жок.
В сельсовете без конца толпился народ. Сменялись представители — большие и маленькие, из района и столицы, лекторы и заготовители, инспектора районо и райздрава, киномеханики, уполномоченные. Были представители таких контор, о существовании которых в Валуренах даже и не слышали. И каждого надо было встретить, приветить, помочь, чтобы новое дело пустило корни и дало побеги. Осенью в Валуренах намеревались организовать колхоз. Активистам некогда было причесаться.
Создание колхоза касалось каждого жителя села, и лишь Илиеш Браду, занятый своей любовью, не думал о переменах. Ночи проводил с Ольгуцей, днем отсыпался, а выспавшись, помогал Иону по хозяйству, нетерпеливо поглядывая на солнце — скорей бы вечер.
— Может, мне поехать на мельницу? — предложил он Иону, загружая вместе с ним телегу.
— Ты отпускник, набирайся сил, отдыхай, — добродушно отстранил его Ион.
— Ничего, от такой работенки не надорвешься. — Илиеш решительно взялся за вожжи.
Ион деликатно повернул разговор:
— Если ты боишься разжиреть и хочешь развеяться, лучше поезжай с Якобом, вспаши зябь в Улуче. Понимаешь, мне трудновато ходить за плугом. А на мельнице и сам справлюсь.
Иону было трудно смириться со своим увечьем, хотя и выглядел он вполне здоровым. Втайне он страдал из-за инвалидности, ему казалось, что его обходят девушки, жалеют старушки и дети. Мысль о собственной неполноценности преследовала его. Он силился казаться беззаботным, старался не обращать на это никакого внимания. И сам не любил вспоминать об увечье, и не переносил, когда кто-нибудь заводил разговор об этом. Отсутствие ноги мучило его. Да, сильно изменился Ион. В нем нельзя было узнать бывшего лихого танцора, любителя всяческих проделок, без которого не обходились ни одни посиделки. Он подружился с книгами и любил по-стариковски давать советы. В книгах он открыл иной мир, увлекательный, прекрасный, полный возвышенных и ярких мыслей, и это облегчало ему жизнь. От прошлого осталась лишь его привязанность к Илиешу. Время стерло разницу в их возрасте, оба они были теперь одного роста, высокие, крепкие. Давно забыли в деревне, что они не родные, а двоюродные братья; все их называли просто Лимпиадиными ребятами. И сама Лимпиада никогда не делала что-нибудь для Иона, чтобы не подумать и об Илиеше.
Видя, с каким рвением Илиеш приготавливал плуг, Ион пошутил: