— Мы относимся к этим утверждениям очень серьезно.
Продолжаю читать, с трудом различая слова сквозь туман замешательства, пока ломаю голову, пытаясь вспомнить, кого я мог разозлить. Не могу себе представить, кто мог бы подать на меня жалобу. Делаю неглубокий вдох, пытаясь сохранить вид невозмутимой уверенности, и решаю, что для того, чтобы эти обвинения подтвердились, у них должны быть доказательства. Я точно знаю, что нет никаких доказательств моей «сексуальной нечистоты». Напротив, мое ноющее тело является доказательством моего воздержания.
Я моргаю, глядя на буквы, когда натыкаюсь на имя.
Джесси Ли.
Какое это имеет отношение к… вот черт.
Кусочки, наконец, собираются вместе, чтобы создать общую картину.
Я откладываю бумагу и откидываюсь на спинку стула.
— Позвольте мне проверить, правильно ли я это понимаю. Из-за того, что я играл на гитаре на трехчасовом живом концерте со своим очень знаменитым братом, моя нравственность и сексуальная чистота теперь под вопросом?
Я ожидал бы, что они будут смущены, им будет стыдно за то, что проделали весь этот путь, чтобы противостоять мне по такому нелепому обвинению. Но они смотрят сквозь меня мертвыми глазами.
— Я не сделал ничего плохого, — говорю я, потому что, кажется, что они уже сочли меня виновным.
— Мы видели видеозапись, — говорит мистер Гантри.
— Вы видели, как я играю на гитаре. Что в этом аморального, мистер Гантри?
— Мистер Ли делал непристойные жесты, подразумевающие мастурбацию с помощью подставки для микрофона, а также использовал вульгарную речь и сексуальные намеки. Ваше решение играть в группе с сомнительной моралью вызывает подозрения, — замечает миссис Джонс, задрав свой острый носик.
— Он мой брат. — Мою челюсть сводит судорогой, и жар ярости, которого я не испытывал с тех пор, как был молодым человеком, закипает у меня под ребрами.
Мистер Гантри вздергивает подбородок.
— Джесси Ли — безбожный человек...
— Не говорите о моем брате. Вы ничего о нем не знаете.
— Его песни о разврате и сексуальной безнравственности. Он записал звуки своей мастурбации и массово продавал эти песни детям.
— Это слухи. — Я думаю, что слухи верны, но, тем не менее, у них нет доказательств.
— Как бы там ни было… — Миссис Джонс убирает папку с документами обратно в сумку. — Вы решили публично присоединиться к человеку, который откровенно аморален и богохульствует, и это ставит под сомнение вашу личную чистоту. Ваша паства обеспокоена.
— Один человек подает анонимную жалобу, и вы предполагаете, что у всей общины есть проблемы с этим?
— Мы должны провести расследование, — говорит миссис Джонс. — После того, как соберем больше информации, встретимся с правлением и решим, нужны ли какие-либо действия.
— Гитарист моего брата чуть не погиб в аварии, и им нужен был кто-то, чтобы заменить его. Это все, что я сделал. Не понимаю, почему это проблема для «Национальной организации этики евангелистов».
Мистер Гантри встает, и миссис Джонс следует за ним.
— Мы не будем предпринимать никаких действий, пока не проведем расследование, — говорит он. — Мы поговорим с некоторыми из ваших сотрудников и будем заглядывать сюда изо дня в день. Не усложняйте все еще больше, чем должно быть, пастор. Позвольте нам делать нашу работу, и если вам нечего скрывать, то не о чем беспокоиться.
— Что касается вашего брата, — с отвращением говорит миссис Джонс, — с этого момента было бы разумно сохранить все контакты с ним личными, а не профессиональными. Компания, которую вы составляете… — Она приподнимает бровь. — Ну, вы понимаете.
— Нет. — Я невесело смеюсь. — Не понимаю.
Она улыбается, но выражение ее лица натянутое и снисходительное.
— Мы будем на связи.
Я вскакиваю, чтобы открыть им дверь, горя желанием убрать их недалекие задницы из моего кабинета. Огибаю мистера Гантри и открываю дверь, и они оба замирают. Я прослеживаю их взгляды и ловлю свою челюсть, прежде чем она широко раскрывается.
Эшли стоит в моем кабинете, прислонившись бедром к столу Донны. Она одета в обтягивающие ярко-красные кожаные брюки, черные туфли на высоких каблуках и черный прозрачный топ, который низко спадает с плеч, гордо демонстрируя красный кружевной бюстгальтер. Ее волосы распущены, на голове темные очки, она высыпает на ладонь конфетки из пакетика «Скитлс». Эшли встречается взглядом с моим, затем переводит его на моих гостей, все еще изображающих статуи в дверном проеме.
— Эшли, — говорю я, потому что из-за короткого замыкания, происходящего в моем мозгу, это все, что я могу сказать.
— Что, пастор Лэнгли? — Она отталкивается от стола и берет с ладони несколько кусочков конфет, прежде чем сунуть их в свои блестящие, покрытые блеском губы. — «Скитлс»? Я не ем зеленые и желтые. — Она двигает ладонью в сторону миссис Джонс и мистера Гантри. — Хотите? Я не кусаюсь. — Она подмигивает. — Если только вы не попросите.
Миссис Джонс ахает.
— Они как раз уходили, — говорю я, становясь между ними и Эшли, чтобы создать своего рода безопасный барьер, чтобы они чувствовали себя комфортно, проходя мимо нее.
— Ну, как хотите, — говорит она, когда я слышу звук падения горсти конфет в мусорное ведро.
Представители НOЭE молча уходят, и как только исчезают в коридоре, я облегченно вздыхаю и падаю на диван в холле.
— Что за снобы? — Эшли садится на подлокотник напротив меня.
Я наклоняюсь вперед, обхватив голову руками.
— Долгая история.
Быть под следствием со стороны НОЭЕ — это последнее, чего хочет любой пастор. Даже если… нет, когда, даже когда они ничего не найдут на меня, станет известно, что в моей церкви было проведено расследование, и слухи распространятся и повлияют на посещаемость и рост прихода. И все по такой глупой причине.
— У меня есть время.
Я наклоняю голову и смотрю на девушку снизу вверх. Ее глаза сегодня выглядят очень голубыми, окруженные черной подводкой. У нее тонкие черты лица, но это трудно определить под всем этим макияжем. Интересно, как бы она выглядела с чистым лицом? Предполагаю, что Эшли выглядела бы моложе, может быть, даже невиннее.
Я отрываю взгляд от ее рта и смотрю в пол.
— Что ты здесь делаешь в понедельник? И так рано?
Она хлопает себя ладонями по бедрам.
— О, да. Это. Итак, Бетани сказала мне, что звонила тебе, но, похоже, она солгала.
Бетани не лжет. Никогда. Я достаю телефон из кармана и проверяю, нет ли пропущенных звонков.
— Похоже, она оставила сообщение прошлой ночью. — Этим утром я так спешил выбраться из дома, что проверил только сообщения от Колетт. — Все в порядке?
Эшли скрещивает свои длинные ноги, а я изо всех сил стараюсь этого не замечать. Эта женщина — настоящая услада для глаз, она привлекает внимание простым дыханием. Я смотрю на распятие, висящее на стене прямо над ее плечом. Ее очень голым плечом с бретелькой красного кружевного лифчика.
— Да, все в порядке, я просто... — Она натягивает рубашку, опускает взгляд на колени, затем вздыхает. — Неважно. Я, пожалуй, пойду.
— Подожди. — Я заставляю себя посмотреть ей в глаза. Никогда не видел, чтобы она вела себя так неуверенно, и Эшли никогда не теряется в словах. Что-то не так. — Что происходит?
— Ничего страшного. — Она выпрямляется, как будто собирается бежать, но вместо этого перебрасывает все свои длинные волосы через плечо. — Бетани сказала, но…
— Подожди. — Я нажимаю на голосовую почту, затем на громкую связь, увеличивая громкость, когда из динамика доносится голос Бетани.
— Привет, Бен. Это Бетани.
Я хихикаю, потому что именно так она начинает каждое свое голосовое сообщение, как будто мне не видно ее имени в моем телефоне.
— Я звоню насчет Эшли. Она хочет поработать волонтером в церкви.
Мой взгляд устремляется на Эшли, потому что, честно говоря, я в шоке. Ее лицо приобретает самый красивый оттенок розового, и девушка закатывает глаза, как будто чувствует это и раздражена своей реакцией. Это, по какой-то причине, заставляет меня улыбнуться.