Поэтому, когда в комнату влетела мама – а я с головой ушла в новые заботы – и спросила, как мне нравится жилье, я, к своему ужасу, не смогла ответить. В горле словно захлопнулась дверца, и воцарилось молчание. Мама посмотрела на меня и вздохнула.
Когда она вышла, я, с трудом сдерживая слезы, отвернулась от Бины. Не хватало вновь услышать: «Бедная мисс Сара».
Тетка привела меня в теплую кухню, где Бина и Синди хлопотали над серебряными подносами, раскладывая имбирные пирожные и яблоки с молотыми орехами. Рабыни нарядились в длинные накрахмаленные фартуки. Из гостиной доносился гул голосов, словно пчелы жужжали.
Пришла госпожа и велела Тетке снять с меня грязное пальто и вымыть мне лицо, а потом добавила:
– Хетти, Саре исполняется одиннадцать лет, и мы устраиваем ей праздник.
Госпожа достала с буфета сиреневую ленточку и, обвив ее вокруг моей шеи, завязала бантик, а Тетка стерла салфеткой грязь с моих щек. Госпожа также обмотала лентой мою талию, я задергалась, а она строго прикрикнула:
– Перестань вертеться, Хетти! Стой спокойно.
Госпожа слишком туго затянула ленточку на шее, отчего стало больно глотать. Я поискала глазами Тетку, но та занималась угощением. Хотелось попросить ее: «Избавь меня от этого, помоги. Позволь побыть одной». Никогда я не лезла в карман за дерзким словечком, но на этот раз в горле клокотал лишь мышиный писк.
Я переминалась с ноги на ногу, вспоминая матушкины слова: «Тебе следует хорошо проявить себя к Рождеству, потому что в это время они продают лишних детей или отсылают на поля». Не слышала, чтобы господин Гримке продал хотя бы одного раба, но знала многих, кого он отослал на плантацию в сельскую глушь. Оттуда-то и прибыла моя матушка со мной в животе, оставив там отца.
И я перестала крутиться, стараясь делать то, о чем просил Бог. Быть покорной, спокойной и тихой.
Госпожа внимательно оглядела меня, взяла за руку и отвела в гостиную, где сидели расфуфыренные леди, держа в руках фарфоровые чашки и кружевные салфетки. Одна дама играла на крошечном пианино – клавесине, но, когда госпожа хлопнула в ладоши, остановилась.
Все уставились на меня. Госпожа молвила:
– Это наша маленькая Хетти. Сара, дорогая, вот тебе подарок – твоя собственная горничная.
Я в смущении скрестила руки на животе, но госпожа шлепнула меня по рукам и покружила на месте. Окружившие нас леди загалдели, как попугаи: «С днем рождения! С днем рождения!» Старшая сестра мисс Сары, мисс Мэри, сидела надувшись, потому, наверное, что не она была в центре внимания. Дурным нравом она, пожалуй, могла бы поспорить с госпожой. Все мы видели, как она обращается со своей горничной Люси – каждый день шпыняет. Мы часто повторяли, что если бы мисс Мэри обронила со второго этажа носовой платок, то заставила бы Люси прыгать за ним. Меня, по крайней мере, это миновало.
Мисс Сара встала. На ней было темно-синее платье, ярко-рыжие волосы шелковистыми прямыми прядями обрамляли лицо, по которому рассыпаны веснушки. Она глубоко вздохнула и зашевелила губами. Казалось, она пытается извлечь слова из горла, словно воду из колодца.
Когда же наконец вытащила ведро воды, мы едва расслышали ее.
– …Извини, мама… Я не могу это принять.
Госпожа попросила повторить. На этот раз мисс Сара заорала, как торговец креветками. Холодные голубые глаза госпожи потемнели. Она все сильней впивалась ногтями мне в руку. Потом произнесла:
– Садись, милая Сара.
Мисс Сара сказала:
– …Мне не нужна горничная… Я прекрасно обхожусь без нее.
– Довольно! – отрезала госпожа.
Не понимаю, как можно было не внять этому предупреждению. И тем не менее.
– …Нельзя разве оставить ее для Анны?
– Довольно!
Мисс Сара плюхнулась в кресло, будто ее толкнули.
По ноге у меня потекла струйка. Я пыталась вырваться из когтей госпожи, а струйка тем временем расползалась по ковру.
Госпожа вскрикнула, и все замолчали. Слышно было, как шипят в камине угольки.
Я приготовилась получить затрещину или что похуже. И подумала о Розетте, умевшей разыгрывать припадок, когда нужно. Она, бывало, напустит слюней и закатит глаза, иногда это помогало ей избежать наказания. Может, упасть на пол и изобразить припадок?
Но я, сгорая от стыда, продолжала стоять в мокром платье, прилипшем к бедрам.
Подошла Тетка и увела меня. Когда мы проходили мимо главной лестницы, я увидела матушку на площадке. Она прижимала руки к груди.
В ту ночь на ветвях дерева ворковали голуби. Я лежала на кровати, прижималась к матушке и пялилась на раму для лоскутного одеяла, висящую на стропилах. Матушка говорила, что эта рама – наш ангел-хранитель.