— Потому что не знает, когда можно его ставить и где. Машет кулаками после драки. Самая выгодная позиция — предупреждать. Окажется не права — забудут, а если вдруг выяснится, что смотрела в корень, — можно ходить гоголем. Как же — предупреждала, сигнализировала…
— Разве она не рискует, выступая так?
— Рискует, — нехотя выдавил Гребенщиков. — Шельмование института, демобилизация строителей…
— Выходит, она человек смелый?
— Это погоня за сенсацией. Журналистов хлебом не корми — подай сенсацию. И самолюбование — вот, мол, я какая, никого не боюсь, иду напролом.
Алла поднялась, подошла к трюмо, стала поправлять волосы. Гребенщиков тоже поднялся, с облегчением, решив, что допрос закончен. Но не тут-то было. Жена не дала ему даже передышки.
— Андрей, почему ты всегда выискиваешь в людях дурные побуждения? — спросила она. — Ну скажи: почему?
— Я не выискиваю. Я просто сразу распознаю те мотивы, которые ими руководят. Большей частью человек действует под влиянием сугубо личных побуждений, поверь мне. Далеко не всегда они благие и не всегда совпадают с общественными.
— В данном случае как раз совпадают. А вот у тебя… — будто ненароком бросила Алла.
Гребенщиков подошел к жене, заискивающе заглянул в глаза.
— Ты сегодня опять не в духе.
— Я не выхожу из этого состояния. Мне не нравится твое предвзятое отношение к людям.
— К людям относятся так, как они того заслуживают.
— Тогда почему к тебе плохо относятся?
И вот тут Гребенщикова выручила дочь. Прибежала плача и затараторила:
— Посмотри, что Вова делает! Он меня не слушает. Он обои перекрашивает над кроватью. Я ему говорю, что нельзя, что мама накажет, а он…
Гребенщиков в раздоры детей, как правило, не вмешивался, но сейчас с превеликой охотой поспешил урезонивать расшалившегося сына.
— А что, если мы пообедаем, — миролюбиво предложил он, вернувшись.
Алла пошла накрывать на стол, а Гребенщиков, воспользовавшись затишьем, принялся переодеваться. Выдержка стоила ему дорого. Внутри все клокотало. Что он сделал этой писаке? За что она последовательно истребляет его? Снаряд выпущен как будто по институту, а осколки летят в него. И этот змееныш, которого он отогрел на своей груди, опять торжествует. Победитель…
Черемных заглянул в газету, по своему обыкновению, на сон грядущий. И сон не пришел к нему. Он и без того подозревал, что совершает не совсем правое дело, помогая Троилину избавиться от Рудаева, а теперь вынужден был признаться себе, что действия его выглядят просто-таки безобразно. Покарали человека за то, что честно изложил свое мнение по весьма принципиальному вопросу. Если бы даже оно было ошибочным, все равно за такое не наказывают. Вот когда уступчивость сыграла роковую роль. Что же предпринять? Неужели придется собрать бюро и отменить решение? А почему бы и нет? На последнем бюро он слова не произнес в осуждение Рудаева, даже свое отношение к нему искусно скрывал, чтобы не давить на людей. Они сами слушали, думали и решали. И пусть сами перерешают, если найдут нужным. Разве не было таких прецедентов?
Збандуту статья Лагутиной показалась крупным козырем в той замысловатой игре, над которой он раздумывал. Строить на приморском заводе цех, подобный тагинскому, ему смертельно не хотелось, но он никак не мог выработать тактику наступления. Сейчас кое-что начало проясняться, хотя многое еще оставалось в тумане. Обычный путь протестов, совещаний, согласований, обсуждений на сей раз отрезан. Извилист, тернист и, главное, долог. Нужно найти такой ускоритель, который заставит все шестерни сложного, еще не смонтированного окончательно министерского механизма закрутиться с максимальной скоростью. Но и это еще не определит успеха. При решении столь сложной дилеммы столкнутся различные интересы различных организаций. Естественно, они сплетутся в узел неразрешимых противоречий, и такой узел нужно будет не развязывать, а рубить.
Смелая мысль рождается у Збандута. Начинающего директора, как правило, некоторое время щадят. Пока еще ни один директор не получал взыскания в первые месяцы своей работы даже за явно ошибочные действия. Так вот, как молодой, вернее, новый директор, он и использует эту возможность.
И лишь главный виновник переполоха узнал о статье позже всех. Чтобы как-то убить время в ожидании возвращения Даниленко, Рудаев уехал на шахту «Пролетарская-глубокая», где работал его школьный товарищ, давно приглашавший в гости.