У Рудаева, как вообще у многих профессионалов, выработалось устойчивое представление, будто труд металлургов — самый тяжкий, самый значительный, самый необходимый. Только опустившись в шахту, он проникся безграничным уважением к горнякам. Лишенные дневного света и возможности удовлетворить элементарную человеческую потребность — двигаться в полный рост, они дают людям свет и тепловую энергию, которая лежит в основе всякого движения.
Пласт угля был тонкий, всего семьдесят сантиметров. В эту щель Рудаев забирался ползком и по часу, по два пролеживал на боку, наблюдая за слаженной работой шахтеров, слушая скрежет комбайнов и шорох ползущего по конвейеру угля.
И вот здесь, на шахте, когда Рудаев проходил мимо газетной витрины, ему бросились в глаза заключительные слова его телеграммы, напечатанные крупным шрифтом. Он приблизился к витрине и лихорадочно побежал глазами по строчкам.
Глава 10
Назначение нового директора — событие, немало тревожащее коллектив, особенно инженерно-технический персонал. Рабочие в таких случаях чувствуют себя гораздо спокойнее. Их личные судьбы от директора почти не зависят, так как сталкиваться с ним приходится крайне редко.
Новый директор — всегда загадка. Какого он склада? Трудно или не трудно будет к нему приноровиться, подобрать ключи? Станет ли он, как это водится, перетасовывать людей. Не потащит ли за собой новые кадры, которые, по сути, являются старыми его кадрами и как будут вживаться в коллектив эти кадры, пользующиеся у директора наибольшим доверием, находящиеся на привилегированном положении? Так уж складывалось, что руководители тащили за собой себе подобных подчиненных. Хорошие — хороших, плохие — плохих, и это в значительной мере сказывалось на работе.
Збандута представлял руководящему составу завода не кто иной, как Даниленко, и его присутствие подчеркивало значимость происходящего.
Даниленко был краток. Сказал, что принято решение удовлетворить просьбу Троилина, отпустить на пенсию, а на этот пост назначить Збандута. Поблагодарил Троилина за многолетнюю честную работу и коротко рассказал о новом директоре. Работал там-то и там-то, поставил на ноги такие-то заводы, награжден такими-то орденами и, в отличие от многих, имеет ученую степень кандидата технических наук.
Люди пытливо рассматривали нового директора. Суроватый, неприступный, непроницаемые глаза. Столкнешься взглядом — не ты в них смотришь, а они смотрят в твои и давят своей внутренней силой. А вот шевелюра ухарская. У чиновников такую не встретишь. Плечища с размахом, и весь он большой, глыбистый. В общем, есть на что посмотреть.
Что касается нрава Збандута, то он оставался загадкой недолго. Когда Черемных, удобно рассевшийся в кресле у директорского стола, закурил, Збандут мигом проявил характер:
— Простите, товарищ Черемных, в этом кабинете курить не будем.
Черемных вспыхнул, покраснел, налилась даже шея. Но ослушаться Збандута он не рискнул, только раздраженно припечатал папиросу к пепельнице.
И все вдруг почувствовали, что с новым директором шутки плохи, что с ним надо держать ухо востро.
Збандут тоже был краток. Сказал, что перестановкой кадров злоупотреблять не намерен, что будет уделять особое внимание культуре производства и вплотную займется вопросами быта, чем подкупил многих, но ошарашил сообщением, что им введены две новые должности главных специалистов. Назначение Николенко встретили без особого удивления, а когда Збандут объявил, что главным сталеплавильщиком будет Рудаев, общее внимание тотчас сконцентрировалось на Гребенщикове — как воспримет такую новость? Рудаев становился ею непосредственным начальником.
Собственно, для многих не было внове, что Рудаев стал жертвой обстоятельств, но никто не ожидал, что новый директор разберется в этих хитросплетениях.
Збандут не спешил, дал людям подумать, прийти в себя и потом сделал заявление, которое не всем понравилось, ибо ломало установившиеся привычки:
— Начальников цехов прошу не вторгаться ко мне, когда вздумается, чтобы решить тот или иной вопрос, а предварительно созваниваться по телефону. Время всем дорого, и бесполезное просиживание в приемной недопустимо. Американская поговорка «Время — деньги» устарела. Время — не деньги, потеряешь — не найдешь.
Слово попросил Гребенщиков, но Збандут не дал ему высказаться, аргументировав свой отказ довольно убедительно:
— Андрей Леонидович, вы однажды в этом кабинете сгоряча приняли опрометчивое решение. С удовольствием уделю вам время, но один на один и не раньше, чем через три дня.