— Прости и спасибо, что дождалась… Я очень тревожился…
У них так повелось: она называла его на «вы», он её — на «ты».
— Только ехать нам некуда сегодня. Туман, — сдавленным голосом сказала Алла.
— Мы сегодня ужинаем у меня дома, — как-то торжественно произнес Гребенщиков. — С тобой очень хочет познакомиться мама.
Алла почувствовала, как загорелось ее лицо, как сильно-сильно застучало сердце. Смешанное чувство радости и подавленности овладело ею. Так просто с матерями не знакомят.
Все в этот вечер было для Аллы неожиданным и приятным. И Валерия Аполлинариевна, величественная и в то же время располагающая к себе, и обстановка квартиры — красное дерево, мореный дуб. И картины. Множество картин. Пейзажи, пейзажи. В уголке каждой две буквы — «Гр» и дата.
«Какой талант», — подумала Алла и спросила Гребенщикова, почему не выставлял свои полотна на выставке областных художников.
— Еще не пришло время, — загадочно ответил он.
От Аллы не укрылось, что мать и сын порой перебрасывались короткими взглядами, но ничего предосудительного в этих взглядах она не уловила.
Гребенщиков пригласил Аллу в свой кабинет. Не без хвастовства показывал книжные полки орехового дерева с множеством встроенных в них разной величины ниш, в которых стояли вазы и бронзовые статуэтки. Деревянные панели облагораживали комнату, делали неповторимой и уютной.
Уселись на диване, перед которым стоял небольшой столик с инкрустацией на крышке. Гребенщиков поднял крышку, и из недр столика появились плоские графинчики с ликерами и наперсточного размера рюмки.
Хозяин умел угощать. Да и Алла сочла неудобным отказываться от таких крохотных рюмочек, чтобы не показаться дремучей провинциалкой. Она пила. И всякий раз это был ликер другого цвета, вкуса и запаха.
И вдруг она услышала точно издалека:
— Алла, прошу тебя стать моей женой.
Она вздрогнула от неожиданности. Вот и настал тот момент, которого так ждала. Но никаких слов объяснения больше не последовало, и Алла сникла. Получилось совсем не так, как ожидала. Ничего не сказал о любви, ничего не спросил ее. Так можно предложить человеку должность секретаря. Что-то оскорбительное было и в самой форме предложения. Поразмыслив, она определила что: полная уверенность в ответе. Она молчала, хотя сознавала, что длительное молчание может быть истолковано превратно, — взвешивает все «за» и «против». Но и проявлять поспешность не хотелось.
Посмотрела в глаза Гребенщикову и увидела в них столько тревоги, столько страстного ожидания. А что если человек не научился говорить нежные слова или, наоборот, разучился? Разве не знала она людей, которые не умеют выражать свои чувства, особенно сокровенные? Вот хотя бы отец. Не чает души в матери, а тепло говорит о ней только за глаза и то когда выпьет. И чем человек сильнее по характеру, тем хуже у него это получается.
Она решила прийти ему на помощь.
— А вы меня любите? — спросила, невольно снизив голос.
Гребенщиков резко, как от толчка, вскочил на ноги. Прошелся взад-вперед по комнате, стараясь обрести спокойствие.
— У меня о любви особое представление, — степенно, с расстановкой сказал он. — Любовь — это предпочтение. И когда такое предпочтение исключает всех других — это и есть то, что в обиходе называют любовью. Я ни одной женщине не говорил этого слова. Оно старо, как мир, и было затаскано уже десять веков назад.
— Даже первой жене? — жалобно проговорила Алла.
Он еле-еле кивнул головой.
А вот Алла чувствовала, что любит его. Такого, какой он есть. Угловатого, колючего и недоброго с другими, заботливого и нежного с ней. А особенно лирически задумчивого в те редкие минуты, когда, забыв обо всем на свете, подолгу любовался закатом, а то и просто милым уголком природы, для иного взгляда ничем не примечательным.
Когда Гребенщиков спросил, любит ли она его, и услышал короткое «да», самообладание покинуло его. Он бросился к Алле и стал осыпать ее поцелуями. Он был более страстен, чем нежен, но разве могла она разобраться в таких нюансах?
В эту ночь Алла не ушла домой. У нее появился свой дом.
Глава 17
От обкома до Приморска два часа хорошей езды, и все эти два часа Даниленко кипел, как паровой котел с закрытым клапаном. Быстрая езда всегда успокаивала его, а на этот раз условный рефлекс не сработал. Он опасался, что, влетев в кабинет к Троилину, устроит такой дебош, что потом самому стыдно будет. Сколько труда стоило ему уговорить Гребенщикова, этого аса мартеновского дела, переехать в Приморск, а Троилин освобождает его от работы и ставит молодого, никому, по сути, не известного и ничем себя не зарекомендовавшего инженера. Нет, он, Даниленко, не против молодых, но он за тех, кого знает, кого проверил в работе. А Рудаева он еще не проверил. Встречался с ним накоротке несколько раз, но никакого представления о нем не вынес. Чем он проявил себя? И можно ли ему доверить такой цех? Шутка ли сказать — шестисоттонные и девятисоттонные печи! Много ли таких в стране!