Работу свою очень люблю. Теперь не знаю, имею ли я право судить, когда сам совершил преступление? Но я не знал, что у меня есть сын. К каждому делу готовился заранее. Как только дело в руки взял, сразу почувствовал тревогу. Представьте себе, читаю, разбойное нападение, а автор, кто бы вы думали? Сапега Александр Александрович и компания, что - то внутри меня затосковало, заныло, заболело. Читаю дальше, мать Сапега Валентина Сергеевна, умерла два года назад. Проживает с бабушкой, и адрес тот же, сомнений нет, мой сын. Я в КПЗ, как будто с собой молодым встретился.
- Мой, мой, мой,- мужчина, сжав кулаки, при каждом слове, стучал ими по столу. Поехал к матери, она мне:
- Тебе какое дело до него, он тебе нужен? Никто не знает, что мальчишка твой сын. Мало ли кто, на кого похож?
- Мама, а что у меня внутри болит, знаешь, мама? - Спросил я у неё.
Поехал к матери Вали, едва узнал в старой беззубой старухе, Полину Николаевну, а она меня увидела, сразу узнала:
- Явился, не запылился, зятёк, - съязвила она. Валя тебя любила, всё ждала, от тоски и засохла, а как мать умерла, мальчишка совсем от рук - отбился. Мне, что я уже пожила своё, пора на покой, а Саню жалко. Сына в тюрьму посадишь, как будешь жить дальше?
- Я и сам не знаю, как?
Вскоре суд, самый страшный, в моей жизни, я судил собственного сына. Он стоял красивый, голубоглазый, кудрявый, все любовались им. Саня дерзко смотрел, на меня и в отличии от своих подельников, которые спирали один на другого, выгораживая себя, шокировал публику, своими признаниями, цинизмом, жестокостью. Я ужаснулся, исчадие ада, его глаза источали какой - то демонический свет. От волнения его лицо, покрылось румянцем, но даже злой, он был красив, и я отец этого морального урода.
Сын преступник - самое жестокое наказание для родителей. На заседание мне стало плохо, инфаркт, очнулся в больнице, приговор выносил другой судья, восемь лет.
Я в зону ездил, он ко мне не вышел, хотя передачу, деньги взял. Жена и мать меня не поддержали, сразу как - то отдалились. Хотелось верить, что сын простит. Прошло два года, я как -то свыкся с этой бедой. Мечтал, освободиться, куплю ему квартиру, пошлю учиться, помогу с деньгами, верну, что задолжал любовью и заботой. Он поймёт, что я его в тюрьме не бросил и простит. Саша не в чём, не нуждался, деньги, еду, передал мобильник.
Он вдруг умолк, и заплакав, продолжал:
- Сокамерники его заточкой, во время драки, в живот, начался перитонит. В больнице от него не отходил, ухаживал за ним до последнего. Перед смертью он назвал меня папой. До сих пор его голос слышу:
- Папа ты меня не бросишь? Я не умру? Почему ты долго не приходил? Я тебя ждал.
Это был мой маленький мальчик, успокаивал его, как мог, не дал ему страдать, дорогие - обезболивающие кололи. Два раза оперировали, но спасти не могли. Я сам закрыл ему глаза, ему исполнился двадцать один год. Когда привёз его хоронить, мать на дыбы, перед людьми стыдно, но когда увидела меня молодого, сдалась. Мой сын, мало жил, я ничего ему не дал, не сберёг, не помог. Самая страшная кара, хоронить своих детей. Вот сидел в тюрьме, жива была надежда, а сейчас не знаю. Как живу? Просто существую. Жизнь разделилась на до, и после. Не правильно это, пережить своего сына. - Закончил он, едва сдерживая рыдания.
Лия заметила, что тоже плачет, механически вылила коньяк в рот, не почувствовав ни вкуса, ни запаха, и произнесла:
- Обретши - потерять. - Сказала она, первое, что пришло в голову. Не зная, откуда это вдруг взялось?
- Как правильно вы сказали, обретши потерять - повторил он. Вы идите, а я ещё посижу. Женщина поднялась и направилась к выходу.
Однажды, когда при случае Лия, оказалась на кладбище, зашла навестить Сашу, увидела рядом, ещё свежую могилу. Памятника не было, земля не успела осесть, казалась, дышала.
Рядом стояла женщина, подошедшая Лия спросила:
- Александр Иванович? - Незнакомка кивнула.
Постояв немного, женщина пошла, на краю дороги обернулась, оглядывая одинокую фигуру. Казалось, несчастная ничего не видит и не слышит, безысходность спрессованная, в сплетённых руках, в покрытой, чёрным платком голове, сковало её. Она стояла как памятник, источая неземную тоску, печаль, боль, вселенскому горю, матери, потерявших своих детей.