Лоренцо, или, как его все звали, Ренцо, не заставил себя долго ждать. Как только, по его мнению, наступил час, когда можно было, не нарушая приличия, явиться к курато, он отправился к нему с радостной поспешностью двадцатилетнего юноши, которому предстоит в этот день вступить в брак с любимой девушкой. Оставшись сиротой с юных лет, он занимался ремеслом прядильщика шелка – ремеслом, так сказать, наследственным в его семье и достаточно доходным в прежние годы; теперь оно уже находилось в упадке, однако не в такой степени, чтобы умелый работник не мог выработать достаточно для безбедной жизни. Работа со дня на день шла на убыль, но беспрерывная эмиграция рабочих, которых привлекали в соседние итальянские государства всякими посулами, привилегиями и хорошими заработками, вела к тому, что для оставшихся дома не было недостатка в работе. Кроме того, у Ренцо был небольшой клочок земли, который он отдавал в обработку, а равно обрабатывал и сам, когда прядильня стояла без дела, – так что для своего круга он мог считаться человеком зажиточным. И хотя этот год был еще скуднее предыдущего и уже давал себя чувствовать настоящий голод, все же наш паренек, который сделался бережливым с той минуты, как ему приглянулась Лючия, был достаточно обеспечен и с голодом ему бороться не приходилось.
Он предстал пред доном Абондио в полном параде: шляпа его была в разноцветных перьях, из кармашка штанов торчала красивая рукоятка кинжала; на лице его был отпечаток торжественности и вместе с тем лихости, свойственной в те времена даже самым мирным людям. Сдержанный и загадочный прием, оказанный ему доном Абондио, необычайно расходился с веселым и решительным обращением парня.
«Знать, у него голова чем-то занята», – подумал про себя Ренцо, а потом сказал:
– Я пришел справиться, синьор курато, в котором часу вы прикажете нам явиться в церковь.
– А вы о каком дне говорите?
– Как о каком дне? Разве вы не помните, что венчание назначено на сегодня?
– На сегодня? – возразил дон Абондио, словно услышав об этом в первый раз. – Сегодня, сегодня… нет, вы уж потерпите, сегодня я не могу.
– Сегодня не можете? Что же случилось?
– Во-первых, я не очень хорошо себя чувствую – вы же видите!
– Очень жаль. Но ведь дело это не столь уж долгое, да и не утомительное…
– Ну а затем… затем… затем…
– Что «затем», синьор курато?
– Затем… имеются кое-какие затруднения.
– Затруднения? Какие же могут быть затруднения?
– Надо побывать в нашей шкуре, чтобы знать, сколько в таких делах бывает всяких трудностей, сколько приходится нам отчитываться. А я человек слишком мягкосердечный, я только и думаю, как бы устранить с пути препятствия, как бы облегчить все, сделать к удовольствию других, – и из-за этого пренебрегаю своими обязанностями, а потом на меня же сыплются упреки, а то и того хуже…
– Но ради самого Неба, не томите вы меня, скажите мне просто и ясно, в чем же дело!
– Известно ли вам, сколько надо исполнить разных формальностей, чтобы совершить венчание по всем правилам?
– Уж мне ли этого не знать, – сказал Ренцо, начиная горячиться, – ведь вы мне уже достаточно морочили голову. Но разве теперь не все закончено? Разве не сделано все, что полагалось сделать?
– Все, все! Это вам так кажется! А в дураках-то, с вашего разрешения, оказываюсь я, – я нарушаю свои обязанности, чтобы только не заставлять страдать других. Но теперь… хватит! Я знаю, что говорю. Мы, бедные курато, попадаем между молотом и наковальней. Вам не терпится, – что же, я вам сочувствую, бедный молодой человек, – но начальство наше… ну, впрочем, довольно, всего ведь сказать нельзя. А попадает за все нам же.
– Да разъясните мне толком, какую там еще надо выполнить формальность, как вы говорите, – я немедленно ее выполню.
– Вы знаете, сколько существует безусловных препятствий к венчанию?
– А откуда мне их знать, эти ваши препятствия?
– Error, conditio, votum, cognatio, crimen, cultus disparitas, vis, ordo, ligamen, honestas, si sis affinis… – начал было дон Абондио, перебирая по пальцам.