— К сожалению, это действительно так, — соглашался Обручев. — А между тем еще Ломоносов в свое время говорил и писал о том, как нужна России геология.
— Да оставь ты Ломоносова! Это когда было!
— Полтораста лет назад. Но если полтораста лет ничего не делалось, значит и сейчас ничего делать не нужно? Страна огромная, строение ее очень разнообразное. Как узнать, какими богатствами мы владеем? Без геологии этого не обнаружишь.
— А строить новые города, заводы можно без геологов? — поддерживал приятеля Богданович. — Начни-ка любую постройку без учета геологических данных!
— В случае войны, — продолжал Обручев, — геолог помогает строить укрепления, рыть окопы, подводить и отводить воду...
— Это все понятно. Все это теория, хотя и верная. Но о себе-то вы думаете? Или только о полезных ископаемых и обороне?
— Ах, о себе? — Обручев вдруг вспылил. — Если хотите знать, я о себе тоже думаю. Но поймите, для меня думать о себе — это прежде всего против совести не идти. А моя совесть не позволяет мне обслуживать фабриканта, заводчика, умножать его прибыли. Геолог работает не на такого хозяина. Он на государственной службе, для страны трудится...
Возразить было нечего. Последовательность и прямота Обручева брали верх. Многие призадумывались. В самом деле, в своих кружках они читают нелегальные книги, мечтают о революции в России, а в практической жизни будут стремиться получить выгодное место у крупного заводчика или владельца рудника?.. Место с теплой квартирой и собственным выездом?
Один студент из тех, кого называют «горячими головами», возразил однажды Владимиру, что если придерживаться таких воззрений, то следует вообще заниматься не горным делом, не геологией, а идти в революцию, отдавать все силы подрывной работе. Тот же Иван Васильевич Мушкетов с его энергией, организаторскими способностями мог бы принести огромную пользу общему делу.
— Я в победу революции верю, — спокойно ответил Владимир, — хоть мы сейчас живем во время злейшей реакции. Но не всегда будет так. Придет время, Россия станет свободной, и ей потребуются разные специалисты. Не все могут быть профессиональными революционерами. А Ивана Васильевича не тронь! Он большое и благородное дело делает. Из мальчишек создает работников для будущей России.
Заниматься Обручеву приходилось много. К тому же Мушкетов, памятуя, что способный студент хорошо знает немецкий язык, стал иногда давать ему статьи для перевода на русский. Хоть заработок этот был невелик и нерегулярен, Владимир все же решился исполнить давнюю мечту — снять отдельную комнату. В шумной студенческой компании, на квартире, где постоянно устраивались то карточные партии, то вечеринки с выпивками, работать было трудно.
Несколько дней подряд он блуждал по петербургским улицам, посматривая на окна, не белеет ли на стекле бумажный квадратик — знак, что сдается комната.
Как-то под вечер, решив уже закончить поиски, Владимир попал на Никольскую площадь, что отделяет Большую Садовую от Театральной улицы. Остановившись возле церкви Николы Морского, он огляделся. Кажется, в доме напротив в одном из окон нижнею этажа что-то белеет...
Обручев перешел площадь. Так и есть — билетик. Ну, была не была! Вдруг повезет!
На звонок дверь открыла стройная девушка.
— Простите, это здесь...
— Вы насчет комнаты? Да, да. Входите, пожалуйста.
В передней было темновато, и лица девушки Обручев не рассмотрел. Но как-то сразу внутренне подобрался, точно приготовился к еще неизвестному, но очень серьезному событию.
Комната ему не понравилась. Низкая, рядом с кухней, окно выходит на грязный двор. Но к девушке здесь, на свету, он пригляделся. Яркие серые глаза в пушистых ресницах, широко открытые, радостные...
— У вас большая семья? — спросил Обручев.
— О нет, здесь живем только мы с сестрой.
— А позвольте спросить, какая цена.
— Мы думали... Если вам нетрудно — пятнадцать рублей.
«Конечно, будет очень трудно, — подумал Владимир, — стипендия двадцать пять...»
Но, взглянув еще раз на девушку, он решительно сказал:
— Я согласен. Если позволите — завтра перееду.