-Ты так говоришь, но при этом скольких убил ты.
-На службе- троих. Двое- террористы, взяли заложников, а я был одним из группы. Мы ворвались к ним в дом, те начали стрелять, сильно ранили моего друга, я вышел из засады и начал стрелять во всё подряд, так и убил их. А один… Он мне до сих пор снится…
Максим вздохнул.
-Это было в 2016. Меня отправили под Донецк, я должен был встретиться с одним из лидеров ополчения. Узнать, как у них положение, нужно ли что-то, а после передать информацию моему командованию. Сначала меня отправили в какое-то село, в котором ещё недавно шли боевые действия, а сейчас наступило перемирие, но ситуация у них была критическая. Местный офицер ополчения мне сказал, что украинская армия в этом месте им совсем не даёт покоя и что придётся отступать. А после повёл он меня в свой кабинет, я думал просить что-то будет, а он посадил за стол, достал стаканы, налил водки себе и мне, залпом, не закусывая, выпил и обратился. Говорит: «Товарищ майор, у меня к вам разговор серьёзный есть.». Ну, я согласился его выслушать, и он начал рассказывать. Взяли они в плен украинского офицера, раненого на поле нашли, в госпитале вылечили, а после того, как он немного в себя пришёл, доставили его тому самому командиру, который мне это всё рассказал. Ну, командир стал его допрашивать, а офицер ничего не говорит, начали его бить, а он всё равно молчит, в конце концов нервы у командира не выдержали, велел он украинца этого избить и в карцер, а на следующий день снова к себе и снова бить, ну, офицер раскололся на четвёртый день, всё выдал и сказал, что скоро армия будет наступать и село назад себе вернёт. Тогда командир решил готовится к отступлению, только не хватало у них ничего, ни еды, ни техники, чтобы всех людей и все вещи перевести, вот тогда-то и стал он думать, что же ему делать с пленным. Отпускать или здесь оставить после отступления- нельзя, так как он видел сколько у них человек, и секретные данные мог подслушать, поскольку карцер располагался в здании штаба. Решил командир ему предложить вступить в ополчение, а тот плюнул ему в лицо и сказал: «Я Украине присягу давал, а не вашим «народным» республикам, сепаратисты проклятые!». И решил его командир ополченцев расстрелять, сказал своим помощникам об этом, но те наотрез отказались убивать украинца. Да и сам он этого делать не хотел. Вот и решил он меня об услуге попросить. Я долго отказывался, но в конце концов пришлось согласиться. Привёл он меня в барак, а там сидит молодой парень с добрыми глазами, которые прямо в душу заглядывают. А мне командир дал нож и говорит: «Я не хочу, чтобы выстрел мои парни услышали, ты горло ему перережь и всё…», мне от этих слов прям плохо стало. Не мог я так… Человека, как свинью на мясокомбинате… Подошёл я к нему, поднёс нож к горлу, а он мне: «Не убивай, меня мама и батя дома ждут!» и заплакал. У меня нож из рук выпал, но я нашёл в себе силы его поднять, прижал его к горлу офицера этого, а сам думаю: «Давай, это же легко… Одно движение- и всё! Ты же это не просто так делаешь, а ради Родины, если он что-то расскажет, из-за этого люди могут погибнуть…», а руки трясутся, голова дёргается… Тогда я зажмурился и провёл рукой по горлу и только тогда услышал крик командира: «Не надо!». Но было уже поздно… Я напился вместе с командиром встильку, а потом до утра рыдал, как маленький ребёнок… А через день меня отправили в Донецк. Но я и теперь постоянно его вспоминаю, вспоминаю, как он про мать с отцом мне говорил, как умолял не убивать… Тогда я нашёл себе оправдание… Говорил, что это ради Родины всё, ради других людей, говорил, что в командование меня за это поблагодарит… И верил я в это, а потом… Он мне по ночам начал сниться, и я понял, что стал обычным убийцей, ни одно оправдание мне не могло помочь…
-Я не знала… Прости…
-Я хочу побыть один…
-Максим…
Макс вышел из комнаты и направился в спальню. Оля заплакала, ей было жалко мужа, но, вместе с тем, ей стало страшно оттого, что она живёт с человеком, способным на такое хладнокровное убийство.
Девушка вытерла слёзы и уснула, а проснулась уже утром оттого, что Максим осторожно провёл рукой по её щеке.
Она открыла один глаз и осторожно спросила: