- Разве при коммунизме будут "низшие" должности?- усомнилась Марфенька.- Черную работу будут делать роботы.
- Правильно. Вот мы и поставим бюрократа властвовать над роботами, но не над живыми людьми.
- А тема твоего фантастического романа?
- Решение проблемы Каспия. Исполняется мечта Филиппа Мальшета: человек сам регулирует уровень Каспия.
Марфенька так расстроилась, что даже побледнела.
- Неужели ты думаешь, что раньше двухтысячного года...
- По-моему, нет.
- Ты хоть не говори этого Мальшету!
- Что я, одурел? Конечно, не скажу.
- И Лизе не надо говорить.
Мы долго обсуждали, какими будут люди двухтысячного года. И какие тогда могут быть конфликты.
Когда я уходил, Марфенька пошла меня проводить. Мы всегда провожали друг друга, хотя жили в одном доме. Мы подолгу ходили у моря: весьма полезно перед сном.
- А на какую планету у тебя летят? - поинтересовалась Марфенька.
- Ни на какую.
Марфенька с недоумением покачала головой и взяла меня под руку.
- Во всех произведениях о будущем всегда летят в космос.
Мы шли под руку по берегу, ветер трепал на Марфеньке платье и волосы. Рука у нее нежная, крепкая и горячая. Темь была кромешная, мы шли, как слепые. Было удивительно хорошо!
- Яша...- начала Марфенька. Лицо ее чуть белелось в темноте.- Яша, ты никогда не целовал женщине руку?
Я долго вспоминал - оказывается, нет.,Лизу я обычно целую в щеку. Учительниц совсем не целовал.
- Ты это считаешь унизительным? - спросила Марфенька.
- Нисколько!
Я понял, что ей хочется, чтоб я поцеловал ей руку. Я поцеловал обе, сначала одну, потом другую, как средневековый рыцарь своей даме.
- Ты все-таки очень странный! - вздохнула Марфенька, и мы пошли домой.
Глава четвертая
АКАДЕМИК ОЛЕНЕВ
В конце августа приехал академик Оленев, его сопровождал, "как адъютант" (по выражению Яши), лаборант Глеб Павлович Львов. Сначала пришла телеграмма, и все готовились к встрече: мыли, скребли, спешно оформляли наблюдения.
Мальшет втихомолку чертыхался, но ссориться с Оленевым ему, наверное, не хотелось, и он тоже готовился к встрече.
Самолет с важными гостями приземлился на стартовой площадке. Евгений Петрович, в совершенно свежем, прекрасно выутюженном костюме, с плащом через руку (чемоданы нес Глеб: в одной руке свой, в другой -принципала), любезно приветствовал директора обсерватории . и Турышева и раскрыл Марфеньке отцовские объятия. Все нашли, что они обнялись очень сердечно, как и следует отцу с дочерью. На Христину, стоящую возле, он посмотрел с таким изумлением, что Марфенька не выдержала и спросила, что его в ней так удивило. После секундного колебания профессор пожал руку и Христине и стал знакомиться с остальными сотрудниками.
Было уже пять часов пополудни, и осмотр обсерватории решили отложить до утра. Марфенька повела отца к себе. Христина спешно перебралась к Лизе, но тут же вернулась, чтоб накрыть на стол.
- Христина похорошела, да, папа? - потребовала ответа Марфенька.
Профессор решился на сравнение:
- Она расцвела, как цветок, спрыснутый водой. Она... гм... Она поразительно похожа... была такая американская артистка - Лилиан Гиш, ты не помнишь фильмы с ее участием: демонстрировались до твоего рождения. Большое сходство!
Евгений Петрович подумал, что Христина приобрела за это короткое время то, чего ей не хватало раньше: чувство достоинства и какой-то самостоятельности, что ли, но ему почему-то не хотелось признать это вслух, и он ограничился тем, что еще раз отметил ее женское обаяние.
Пришел Глеб - его устроили у Аяксов, и Марфенька повела гостей выкупаться перед обедом. Евгений Петрович нашел, что Марфенька сильно похудела, в комнатке слишком, бедно, и решил переслать ей в контейнерах часть ее вещей.
- По Москве еще не соскучилась? - осторожно начал он, но Марфенька сразу заявила, что она останется здесь "на несколько лет, во всяком случае".
Солнце палило нещадно, песок был такой горячий, что чувствовался через подошвы туфель. Профессор с наслаждением вошел в прохладную морскую воду.
- Нет, вы посмотрите, как он сложен,- Антиной, да и только! восхищался профессор, любуясь действительно прекрасным сложением Глеба Павловича.
Марфенька спокойно осмотрела усмехающегося Глеба.
"Он красив, весь словно выточенный, ну просто ни одного изъяна,подумала она равнодушно.- Но я бы никогда такого не полюбила. Почему? Чересчур он рассудочный... Или что другое? Как он будет каждый день встречаться с Яшей и Фомой, если высадил их на лед посреди моря?"
Она сняла платье, поправила туго обтягивающий купальный костюм и, бросившись в воду, уплыла, по своему обыкновению, чуть не до горизонта.
Оленев с Глебом сидели мокрые на влажном песке и с беспокойством ждали возвращения Марфеньки.
- Сумасшедшая! - ворчал Евгений Петрович.- Разве можно так заплывать? Вдруг судорога или сердце... Может быть, вызвать спасательную лодку?
- У нее крепкое сердце,- заметил Глеб.
Евгений Петрович так разволновался, что ему чуть не стало дурно.
Он послал Глеба за Мальшетом. Прошло минут сорок, пока тот его разыскал и привел. У Оленева дрожали губы, и он так рассердился на своего лаборанта, что не мог на него смотреть.
- Марфа Евгеньевна всегда так далеко заплывает, ничего не случится,уверял Мальшет.- Мы уже привыкли. Вначале тоже беспокоились. Она, кажется, плавает с четырех лет. Ветлугу в разлив переплывала.
- Совсем не знал,- удивился любящий отец.- Кто же ее выучил так плавать? Ведь в Рождественском не было инструкторов плавания... Сама, как всегда и во всем!
Марфенька вернулась, по часам профессора, через час двадцать минут как ни в чем не бывало. Оленев в сердцах выругал ее, потом полюбопытствовал, почему она даже не запыхалась.
- А я отдыхаю,- пояснила Марфенька,- я люблю заплыть далеко в море, лечь на спину и отдыхать. Я не подумала, что ты будешь волноваться... Я... мне приятно, что ты за меня беспокоился. Пошли обедать. Филипп Михайлович, пообедайте у нас!
- Благодарю вас, Марфа Евгеньевна, я уже обедал! - ответствовал Мальшет.
Марфеньке захотелось показать ему язык, но это было невозможно, и она только лукаво посмотрела на молодого директора.
Пообедали вчетвером, причем Глеб принес бутылку какого-то редкого вина, которое он достал в Москве только через знакомую официантку. Вино было и вправду хорошее, даже Христина выпила рюмочку. Обед был очень вкусный, профессор ел и вздыхал: какую домработницу навсегда потерял! Что навсегда это было теперь несомненно: Христина узнала радость труда общественного, гордость, что труд этот оценен коллективом, который она уважала и чье уважение ей было очень дорого.
Ночью, когда отец и дочь лежали уже в своих постелях, между ними произошел следующий знаменательный разговор:
__ Да, Марфенька, ты уже взрослый, самостоятельный человек! - начал Евгений Петрович.- Не влюбилась ли ненароком,а?
- Как сказать...- неопределенно отвечала Марфенька.- Сама не знаю. Нравится мне один парнишка. Но он пока... вообще чудак!
- А-а... Это твой приятель Яша Ефремов?
- Ну да. Он, по-моему, любит меня. Но почему же не скажет?
- А если скажет... ты выйдешь за него замуж? Не рано ли? Тебе и девятнадцати нету.
- Зачем же сразу замуж... Пусть докажет свою любовь. (Марфеньке не пришло в голову, что Яша может ждать доказательств от нее!)
- Торопиться не надо, Марфа. Брак -это река, упасть в нее легко, а попробуй выбраться.
- Где это ты вычитал?
- Был такой писатель -Давид Фридман, остроумный! Непонятно, почему не переиздают.
- Папа! - Марфенька даже села на постели.- Знаешь, папа, это тебе надо жениться!
Евгений Петрович слегка приподнялся на локте.
- Я думал, ты меня считаешь стариком...
- Вот чепуха, какой же ты старик! Совсем молодо выглядишь. Тебе, папа, наверное, тоскливо одному. Мама говорила, что есть одна лаборантка... любит тебя всю жизнь.
Евгений Петрович кашлянул и лег поудобнее.