Президент хотел сесть рядом с шофером, но я умоляющим тоном попросил его сесть рядом со мной, а то мне, дескать, будет трудно говорить.
- Говорить?
- Мне крайне необходимо поговорить с вами, потому я и решил ехать в этот институт. Вы сказали: больше часа ехать... все успеем переговорить.
- Ах, вот что!
И вот мы говорим, то есть, собственно, говорил один я, а президент слушал, сначала молча, потом заинтересовался и стал понемногу задавать вопросы. За полтора часа дороги я рассказал академику все, что хотел рассказать. О первом появлении Филиппа Мальшета на маяке, как он писал проект дамбы через море, с ненавистью поглядывая на сыпучие пески. Как он навсегда захватил каспийской проблемой Лизоньку, меня и Фому. О наших двух экспедициях, о том, как Филипп боролся за свою мечту словом и делом. О дружбе Турышева и Мальшета, его ученика и последователя. Напомнил, как Мальшет добивался открытия Каспийской обсерватории. Подробно остановился на приезде профессора Оленева и на стычке между Мальшетом и Евгением Петровичем.
Кстати, я высказал все, что думал о самом Оленеве, кабинетном ученом, боящемся, что климатическая теория Турышева, рожденная самой жизнью, опровергнет или умалит его мертворожденные научные теории.
- Гм! В результате плохой организации перелета у Оленева разбилась дочь...
- Марфенька разбилась не из-за плохой организации... Мы с ней вместе сами готовились к перелету через Каспий... Она моя жена.
- Дочь Оленева - ваша жена?
- Ну да... И она нисколько не винит ни Мальшета, ни Христину Финогееву. Наоборот, очень любит и уважает их. Христина Савельевна живет с нами, как член нашей семьи.
- Так это вы своего тестя так? - рассмеялся президент.
Я рассказал историю Христины (она произвела большое впечатление на президента, еще большее на его шофера- он так заслушался, что чуть не проехал нужный поворот). И как Мальшет читал ей антирелигиозные лекции, кажется успешно. И о капитане "Альбатроса" Фоме Шалом рассказал я, о его верной любви к Лизоньке, их свадьбе и рождении сына. И рассказал все о Глебе Львове - авторе грязного пасквильного доноса...
Машина мягко остановилась возле огромного двухэтажного здания в густом лесу.
- Вы подождите меня, Яков Николаевич,- сказал президент, потрепав меня по руке,- можете пока пообедать, здесь неплохая столовая. На обратном пути мы продолжим нашу беседу.
Пообедали мы вдвоем с шофером, славным веснушчатым парнем, который всю дорогу внимательно слушал мой рассказ, с интересом разглядывая меня в зеркальце.
Ждать пришлось долго, около трех часов. На обратном пути я живо рассказал о работе нашего директора обсерватории, когда он одному дает срочную работу, другого распекает, с третьим выясняет всякие текущие вопросы. О его страсти к науке, о том, что он не боится никакой, самой черновой работы: ходил в море на "Альбатросе", сам лично участвовал в перелете через Каспий на моем аэростате и даже лаборанта не взял - все наблюдения сам выполнял.
- Он такой прямой и принципиальный - Филипп Мальшет! - горячо уверял я.- В принципиальных вопросах он никому не уступит, будь это хоть не знай какой мировой авторитет, хоть глава правительства.
- Хоть президент академии! - хохотнул академик.- Что верно, то верно! Он меня раз выругал, потеряв терпение.
- О! А кто был прав?
- Я, разумеется! - лукаво ответил президент, и мы все трое весело рассмеялись.
Президенту, наверное, надоело слушать похвалы Мальшету, и он стал расспрашивать обо мне самом, о Марфеньке. Он очень жалел мою жену и обещал прислать к нам самолетом хорошего хирурга. Его очень заинтересовали также мои книги, и он даже записал в блокнот их названия.
Академик тепло попрощался со мной и ссадил меня по моей просьбе возле станции метро "Калужская".
Сияющий, я вернулся в гостиницу и ничего не сказал Барабашу (Турышев ночевал дома).
Я был убежден, что теперь Мальшета у нас не отнимут.
Через два дня, закончив кое-какие попутное дела, мы выехали домой. К тестю я так и не сходил: просто не мог. Письмо опустил в почтовый ящик.
Глава шестая
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Дома у нас я застал Лизу с маленьким Яшкой. Марфенька и Христина пригласили ее погостить, Пока не возвратится "Альбатрос". Что-то в этот раз Лиза очень беспокоилась за Фому.
Все очень мне обрадовались. Крику, смеху, поцелуям не было конца. Даже Яшка мне улыбнулся. К моему удивлению, Марфенька очень с ним подружилась. Днем, когда Лиза с Христиной уходили на работу, Яшку оставляли с Марфенькой. Она сама пеленала его, пела ему песни, а когда он засыпал, осторожно укладывала на подушку к стенке.
Тотчас накрыли круглый стол, придвинули его к Марфенькиной постели. Мы пили чай с пирогами и обменивались новостями.
Я передал с подробностями о нашем посещении президента Академии наук. Когда я рассказывал, как попросился к нему в машину, Марфенька хохотала до слез. Потом долго гадали, оставят Мальшета директором или нет. Марфенька почему-то думала, что его снимут, а мы все были уверены, что оставят.
Потом пришел Филипп. Он уже поговорил с Турышевым и Барабашем. Пришлось (несколько более сдержанно) передать ему мой разговор с президентом. Он выслушал. Но вообще казался более вялым, чем обычно... Я бы сказал даже апатичным.
Он все поглядывал на маленького Яшку. Тот его явно отличал: улыбался и тянулся к нему. Мальшет взял его на руки, и не вверх ногами, а как следует.
- Вам надо жениться, и у вас будет такой! -посоветовала Марфенька так непринужденно, что я почти не ощутил неловкости.
- Пора, скоро тридцать лет,- спокойно согласился Мальшет.- Может, ты меня сосватаешь?
Лизонька не слышала разговора о сватовстве. Она стояла у барометра, лицо ее было напряженно.
- Падает...- проговорила она со вздохом.- Вы знаете, все время падает...
- Сейчас переговаривались с "Альбатросом",-сообщил Мальшет,- дали распоряжение срочно возвращаться.
- До бури не успеют,- расстроенно заметила Лизонька.
- Фома - опытный капитан,- успокаивающе сказал Мальшет.
Пришли Турышев, Барабаш, Сережа Зиновеев, а потом еще несколько сотрудников обсерватории. Все были очень довольны, что хоть Аякса не оставят директором. Он так и не вступил в должность, потому что Мальшет отказался сдать ему дела. Немного посмеялись над его явным разочарованием. Ему уже, конечно, сообщили, что президент отказался утвердить его. Аякс сказал: это к лучшему, так как он возвращается в Москву.
Немного поговорили о делах обсерватории, о последнем фильме и разошлись по домам. Убрав со стола, Лиза взяла ребенка и ушла в комнату Христины.
Ветер громко завывал над крышей и так бросался песком в окно, что я, опасаясь, как бы не разбились стекла, вышел закрыть ставни. Тьма была кромешная. Лицо сразу стало влажным от водяной пыли. Я еле закрыл ставни так рвал их ветер из рук. Лизонька стояла в дверях.
- Ты слышал, какая идет буря? - сказала она тревожно и, поцеловав меня, ушла к себе.
Я разделся и прилег возле жены.
- Без тебя плохо,- прошептала она.- Ты и не знаешь, как я тебя люблю! Я так счастлива только потому, что у меня есть ты!.. Несмотря ни на что, счастлива... Если бы еще я смогла ходить, хоть на костылях.
- Ты будешь ходить,- сказал я спокойно, подавляя щемящее чувство жалости.
- Я бы хотела всю жизнь пройти с тобой... для этого я хочу ходить,произнесла Марфенька и как будто сама прислушалась к своим словам...
Я крепко спал, когда что-то разбудило меня: какой-то разговор, скрип двери или неистовый рев урагана. Я быстро привстал: вроде говорила Лизонька, даже как будто плакала...
Наспех одевшись, я вышел в переднюю. Лиза, совершенно одетая - не ложилась она, что ли? - ломала руки, всхлипывала, а Христина в халатике с лампой в руке (электричество гасло в двенадцать часов ночи) уговаривала ее.
- Янька, ты слышишь, какая буря? - бросилась ко мне сестра. Лицо ее было искажено страхом и горем.- Я знаю, он погибнет, как погибла в море наша мама. Я знаю это! Что же делать, а?
Я предложил сходить к дежурному радисту узнать, что сообщают с "Альбатроса".