Из пещеры длинной вереницей выходили старые знакомые. В балахонах — теперь он знал, что это подарки Вайса — гномоэльфы больше походили на своих подгорных родичей. Невысокий рост, кряжистое телосложение, пусть и не такое массивное, как у собратьев Дарага. Лиц, столь потрясших гнома при первой встрече, видно не было.
На схватившихся за оружие врагов — а кем же Дараг с Ырхом могли для них быть после битвы в подземном зале? — они не обратили никакого внимания. Те застыли на месте, не рискуя нападать первыми. При таком соотношении сил это было бы чистой воды самоубийством.
Тщательно пряча лица под капюшонами — чтобы в глаза не попал яркий солнечный свет — низкие фигурки в балахонах разбрелись по месту побоища. Их интересовали тела. Дараг сразу понял это, заметив, как внимательно гномоэльфы изучают валяющиеся на поляне трупы. Но как? Ведь глаза же закрыты плотной тканью!
Похоже, что их это обстоятельство совершенно не смущало. Они не переговаривались, не делали друг другу знаков, но тем не менее у гнома создавалось ощущение, что они — очень основательно и дисциплинированно — делают одно общее дело.
Стоило кому-то из гномоэльфов обнаружить подходящее тело — а интересовали их лишь трупы с сохранившимися головами — как к нему подходило еще два-три сородича. Они вместе изучали человеческие останки — так же молча, как делали все остальное — и переходили к следующему.
Дараг видел, как гномоэльфы дергались, когда на лица, пусть и закрытые капюшоном, попадали солнечные лучи. Им здесь не нравилось — слишком светло и просторно. Гном понимал их. Он сам, долгое время проведя в подземных шахтах и мастерских, не сразу привык к особенностям верхнего мира. Часами гномы, которым предстояло выбираться на поверхность, стояли у выходов из пещер, привыкая к свету. Сначала к слабому предрассветному и вечернему, а потом и к яркому дневному. Получалось не у всех. Многие так и остались навсегда в родных пещерах. Они не смогли приспособиться к столь отличному от их родных подземелий миру.
Но привыкание к свету — это лишь первая ступень. Кто-то не выдерживал непривычного простора, забиваясь в каждую расщелину или в плотный строй товарищей. Лишь бы не оставаться один на один с бесконечным пустым пространством, ограниченным лишь далекой линией горизонта и голубым куполом неба. Этих тоже никто силком не выталкивал из пещер. Шахтеры, строители, ремесленники нужны были всегда. Как и жрецы Камня. Служителей Каррутуга набирали только из тех, кто всю жизнь провел в благословенной темноте родных пещер. Наружу выходили лишь воины и уже подготовленные и обученные жрецы, неофиты веками набирались мудрости и опыта в самых глубоких гномьих пещерах. Как их учили преодолевать страх перед светом и простором, Дараг не знал и сам.
С похожими проблемами явно столкнулись и гномоэльфы. Дарага уже коробило от столь неудачного наименования, но он не мог предложить ничего лучше.
— Гнэльфы, — простонал у него за спиной гоблин.
На несколько мгновений остолбенев от неожиданности, Дараг обернулся к Ырху. Тот снова сидел на камне. Охотник сильно сжимал руками голову, словно пытаясь не дать ей разорваться на части. Маленькое лицо от нестерпимой боли свело в уродливую гримасу. Плач вышедших из пещеры "гнэльфов" добивал несчастного гоблина, но тот даже не пытался бежать. По щекам Ырха потекли крохотные слезы, но он лишь крепче стиснул голову и сжал обескровленные губы.
"Пусть будут гнэльфы" — подумал Дараг, прокатывая по языку новое слово. Оно показалось ему гораздо более подходящим и благозвучным. А маленький гоблин, похоже, очень хорошо чувствовал чужие переживания или даже мысли. За что и расплачивался.
Не понимая, зачем он это делает, Дараг положил руку на плечо Ырху и тут же, негромко вскрикнув, убрал ее. На секунду он разделил ту боль, которая накрыла гоблина. Даже не боль, а ее жалкий отзвук, переданный через легкое касание. Но хватило и этого. Мир вокруг на мгновение преобразился.
Он услышал Плач. Безумный, дикий, опустошающий стон издавала каждая фигурка в темном балахоне, бродящая ныне по поляне. Каким-то неведомым образом гном понял, что Плач этот не сопровождается потоками слез, а оттого звучал он еще безотраднее и отчаяннее. Гнэльфы потеряли кого-то важного. И это были не сородичи, погибшие в битве с чужаками. О тех забыли сразу, как только их тела упокоились в желудках выживших. Не пропадать же хорошему мясу.
Скорбели же они по еще одному чужаку, такому странному и такому доброму. Внутри у него была огромная дыра, словно кто-то вырвал половину его сущности, оставив вместо нее зияющую пустоту. Но он все равно нашел в себе силы, чтобы протянуть им руку помощи. А теперь… теперь его нет.