На перемене Лия прокралась обратно в пустой класс, осторожно прошла между разбросанными в проходах рюкзаками, неаккуратно отодвинутыми из-за парт стульями, валявшимися на полу кофтами и шарфами. Она отыскала троттер с кроликом и, не издав ни звука, открыла его.
Лия снова взяла Домино на руки и снова почувствовала гибкость и податливость его ребер. Словно клетка с волшебной птицей в какой-то сказке — легкие прутья из потускневшего золота изящно изгибались вокруг невидимого сокровища.
Она ощутила силу своих детских рук и сжала пальцы. Сначала легонько, таким движением, будто проверяла, насколько апельсин твердый. Домино завозился и задергался, пламя у нее в животе вспыхнуло жарче и ярче, и она нажала сильнее, еще сильнее.
Зверек пытался вырваться до тех пор, пока кости наконец не треснули и его маленькие черные глазки не вспучились, словно головастики. Кровь у Лии кипела, в груди пылало огнем какое-то странное чувство. Она сжимала руки все сильнее и сильнее, даже когда Домино уже замер и тельце его обвисло, даже когда ее ногти покраснели от крови.
Наконец жар утих. Лия слышала собственное дыхание, слышала, как стучит кровь у нее в ушах. Она слышала крики и смех одноклассников дальше по коридору — они сейчас сидели в кафетерии, ели обогащенный железом шпинат и яйца. Лия вдруг отчетливо представила, как заплачет Бетти, а все остальные будут в ужасе смотреть, как она держит на руках застывший комок меха. Может, и еще кто-нибудь заплачет.
Она представила, как во всем признается. Как помашет запачканными кровью ногтями перед носом у хорошенькой веснушчатой Бетти. Как Бетти перестанет плакать, а в ее кукольных глазах появится страх. Лию перестанут звать Рыба-рыба-рыба. И хотя весь класс давно втайне завидует золотистым кудряшкам Бетти и тому, сколько у нее дома разных пушистых зверушек, теперь одноклассники зааплодируют, восстанут и провозгласят Лию своей королевой.
Где-то в здании хлопнула дверь. От ее глухого удара сердце Лии опять застучало.
Никаких аплодисментов не будет. Ее запишут в Потенциальные угрозы, как темноглазого Денниса Чжана, который как-то раз, играя в догонялки, поставил подножку другому мальчику. Все дети, как положено, носили защитные щитки, но тот мальчик умудрился поцарапать лодыжку, и его родители пригрозили подать в суд. Деннис Чжан исчез. Ходили слухи, что его перевели в школу для недосотенных где-то во Внешних округах.
Лия гладила спутанный мех Домино, пытаясь осознать, что она натворила. Он мертв, сказала она себе. Я это сделала. Я превратила его в эту холодную липкую штуку. Лия подождала, но ничего не произошло.
Вентиляторы на потолке кружили над ней, как хищные птицы. Лия прикрыла дверцу пустого троттера. Вернувшись к своей парте, она достала из рюкзака аккуратно свернутый коричневый пакет с завтраком и, вынув из него чипсы из кейла и питательные батончики, засунула туда Домино головой вниз.
Коридор был восхитительно пуст. Лии казалось, что стук ее сердца эхом разносится по пустому проходу. Она все время ждала, что откуда-нибудь выскочит учитель или кто-то из одноклассников, что ее заметят, изобличат, поднимут крик. Она крепче сжала бумажный пакет потными руками.
Лия шла по коридору словно призрак, под коленками у нее выступал пот, челка слиплась. Мусорный контейнер стоял за школой. Приподнимая его скрипучую крышку, Лия задумалась, не полагается ли ей что-нибудь сказать — она видела, что убийцы в кино так делают. Он был хорошим кроликом и любил, когда его гладят, что-нибудь такое. Но стоило только подумать про сопящий нос зверька и его бархатистую шерстку, и в Лии пробуждалось то же чувство, что и раньше — странный жаркий комок внутри, от которого хотелось кричать и пинаться. Она подняла пакет над головой и забросила в мусорный контейнер.
Поскольку Лия оставила дверцу троттера незапертой, все решили, что Домино сбежал. Весь день они прочесывали коридоры и кладовки, ползали на четвереньках, заглядывая под парты, зовя его по имени, будто кролик мог ответить.
Лия во всем этом активно участвовала. Сначала она сильно нервничала — ей казалось, что у нее на лице написана вся правда. Но как только Лия поняла, что никто ни о чем не догадывается, что все думают, будто дело в беспечности бедной Бетти, она разошлась вовсю. Она звала Домино громче всех и так тщательно обыскала заднюю часть классной комнаты, что колени у нее почернели от пыли.
Когда в тот день мать забирала ее из школы, Лия была в прекрасном настроении. Она рассказала про Домино, про то, как загадочно он исчез и какой был пушистый и послушный. Она сказала, что очень надеется, что зверька не переехала машина, что он поселился в хорошем саду, где растет много салата и помидоров. Она спросила мать, забирают ли кроликов на небеса, как собак. Она все говорила и говорила, и замолчала, только когда по пути к машине они прошли мимо мусорного контейнера.
Глава тринадцатая
Шелковые юбки и рукава легко скользили сквозь Аньины пальцы. Каждое платье называлось по цвету: «Серый мех», «Розовый айсберг», «Синий рассвет» и тому подобное — первый признак того, что в этом магазине, в этом торговом центре нет ничего ей по карману.
Покачивая элегантным пучком на макушке, продавщица шла за Аньей, поправляя вешалки, как только та отходила от них. Плотно сжатые губы, деловитая походка — всем своим видом и даже дыханием продавщица излучала неодобрение.
Со стоек Анья ничего не снимала — ей достаточно было идти по магазину и вести рукой по текучим шелкам. Это очень успокаивало, почти как медитация. Даже присутствие нервной продавщицы не нарушало ее внутренний покой.
— Хотите что-нибудь померить? — энтузиазма в интонации продавщицы не чувствовалось, но она сохраняла некоторую дистанцию — не столько из вежливости, сколько из уважения к Аньиным блестящим волосам и к гладкой коже. Даже нестриженые волосы до пояса и поношенное пальто с оторванной пуговицей не могли скрыть того, что Анья, несомненно, долгоживущая.
— Ну давайте, — согласилась Анья, повернувшись к продавщице.
Последовала пауза. Продавщица приподняла выщипанную бровь, явно чего-то ожидая.
— Что вы хотите примерить? — произнесла она наконец.
— А-а, — сказала Анья, снова повернувшись к вешалкам, — ну, может, это?
Она вытянула наугад одно из платьев. Продавщица поморщилась, глядя, как его кружевной подол волочится по плюшевому ковру.
— Одна из самых популярных наших моделей, — сказала она, поспешно забирая платье у Аньи и поднимая его длинную юбку на руки, словно младенца. — «Золотой пион», — добавила она почтительно.
На вытянутых руках продавщица донесла платье до примерочной. Она отодвинула тяжелую штору, за которой со всех сторон находились зеркала, и повесила платье на позолоченный крючок в стене. Потом она легонько погладила его, будто домашнего любимца.
— Позовите, если вам что-нибудь будет нужно, — сказала она Анье, задвинув за ней штору.
Анья, неспешно раздевшись, оставила одежду в куче на полу. «Матери понравилось бы», — подумала она, трогая гладкую холодную ткань, сверкавшую в теплом свете ламп. Анья такое не носила. Слишком красивое.
Но она все равно его надела. На ощупь платье казалось таким нежным, что Анье захотелось почувствовать его на коже. Текучая, как молоко, розовато-золотистая ткань скользнула по телу мягкими волнами. Анья повернулась к зеркалу, выставив одну ногу вперед — передразнивая привычные движения матери, когда та мерила платья перед выступлением.
Только вот когда Анья увидела себя в зеркале, она почувствовала, что в ней вскипают какие-то странные эмоции. Она вдруг начала замерзшими пальцами разглаживать на себе ткань, а волосы собрала одной рукой вверх, изобразив что-то вроде прически. Несколько прядей упали по сторонам лица, в мягком театральном свете примерочной они казались темнозол отыми.