— Лия, рад, что ты опять улыбаешься. Наверное, в тебе проснулось ощущение благодарности, — одобрительно заявил Джордж. Он не слушал горячо нашептывающую ему что-то на ухо Сьюзен — та явно ничего не замечала, — а наблюдал за Лией. На лице Джорджа расплылась довольная ухмылка, но взгляд за стеклами очков казался твердым, как сталь.
Лия отвела глаза. Смеяться расхотелось. Она обвела взглядом ковер горчичного цвета, гордо висевшие на стене поцарапанные таблички, маленькое мутное окошко в дальнем конце комнаты. Ей показалось, что полупустая комната вдруг стала меньше.
— Я, Джордж, подумала о друзьях, — сказала Лия, осторожно улыбнувшись ему, — о товариществе, как у нас тут на встречах. Вот за это я благодарна. За группу «Восстанавливаемся вместе».
— Конечно. И у тебя полно друзей, которые за тебя переживают, так ведь?
В голосе Джорджа определенно слышалось предупреждение. Неужели он знает про Тодда?
По нервам Лии словно пробежал электрический разряд, поле зрения сузилось, лежащая на коленях рука невольно сжалась в кулак. Из груди рвалось обжигающее пламя — знакомый, привычный гнев. Усилием воли она заставила себя выдохнуть, сосчитала до десяти. Сила эмоции, в отличие от того, что мог наговорить Джордж, Лию всерьез испугала. Она еще раз выдохнула, считая до десяти.
Сьюзен продолжала жалобно бубнить. Лия разобрала что-то про щенка — бедный шеночек болен, Грег расстроен из-за щенка, и Сьюзен очень важно их поддерживать. Служить для всех опорой.
— Да, конечно, — сказала Лия. — Друзья — это важно.
Она огляделась. На другой стороне круга сидела Анья, тоже молча: оба ее соседа развернулись в противоположные от женщины стороны, симметрично сгорбившись справа и слева от нее, будто сложенные крылья.
Лия нехотя перетащила стул по старому заплесневелому ковру поближе к Анье. Она не могла не думать о том, сколько опасных микроорганизмов и пыли поднимается при этом с пола и попадает ей прямо в легкие. «Сальмонелла, кампилобактер, листерия, шигелла», — продекламировала Лия про себя.
— Ну, и как мы будем это делать? У тебя что-нибудь вызывает чувство благодарности? — Лия понимала, что Джордж продолжает следить за ними, оценивая их поведение. Она подбирала правильные слова, надеясь, что Анья ей подыграет. Но лицо той оставалось непроницаемым. И дышала она очень странно — выдохнув, делала долгую паузу, потом внезапно начинала медленно вдыхать, будто спохватившись.
— А, да, — наконец сказала Анья, — чувство благодарности.
— Да, это сложный вопрос, — подхватила Лия. — Никогда не знаешь, откуда оно нагрянет. На свете ведь столько всего, что вызывает благодарность.
Анья слегка тряхнула головой, прищурилась, а потом, рассеянно обратив взгляд на Лию, будто только что ее заметила, обронила:
— Музыка, наверное. — И вновь умолкла.
Лия понимающе кивнула, подперев подбородок рукой. Она понятия не имела, о чем говорит Анья, но осознавала, что Джордж, не отрываясь, смотрит на них. Туго натянутая кожа на скулах Аньи под ярким искусственным светом казалась полупрозрачной.
— Вот за что я благодарна. За музыку.
— Ты играешь на музыкальных инструментах? — спросила Лия.
— Я играю на скрипке, — сказала Анья. У нее была манера смотреть на вещи и на людей так, будто от них исходил слепящий свет, и именно так она сейчас смотрела на Лию.
— Ну и… — Лия ждала продолжения.
— Ты разве не знаешь? Ну да, конечно, — вмешался Джордж.
Анья, казалось, превратилась в каменную статую, словно клетки ее тела вдруг сдвинулись вместе и все пустые туманные пространства между ними исчезли.
— Анья у нас знаменитость.
— Я не знаменитость, — голос Аньи звучал спокойно, но воздух вокруг нее вдруг стал плотнее.
— И ее мать тоже. Настоящая звезда. Когда-то пела в Карнеги-холле.
«Карнеги» Джордж произнес так, будто это было французское слово, и его толстые влажные губы гротескно вытянулись на последнем слоге. Анья молчала.
— Не знаю, чего ты так стесняешься. Конечно, профессия не самая полезная для здоровья. Наверное, потому ты к нам и попала. У нас много артистических натур. Был как-то художник, совсем безнадежный случай — кончил тем, что угодил в изолятор, бедняга. Теперь питается исключительно внутривенно. Но, по крайней мере, он жив.
Джордж задумчиво свел вместе кончики пальцев. Потом повернулся к Сьюзен, которая взволнованно теребила его за локоть.
Анья так и сидела неподвижно, словно статуя. Лия поддалась внезапному порыву и накрыла ее руку своей. Обычно она не прикасалась к чужим людям, но что-то такое было в лице Аньи, что заставило ее это сделать. Со стороны казалось, что руки у Аньи бледные и холодные, но на самом деле они были теплыми, почти горячими, и едва заметно дрожали.
— Она и правда была знаменитостью, — сказала Анья так тихо, что Лия едва расслышала.
— А она еще выступает? — спросила Лия. Ей сразу захотелось задать массу вопросов. Что она пела? Неужели до сих пор еще бывают концерты? Почему вообще кто-то становится музыкантом, зная статистику по рискам?
— Нет. Не выступает.
Лия искоса глянула на Джорджа. Он сидел, склонившись над шепчущей Сьюзен, то и дело серьезно кивал, прижимаясь мясистым бедром к ее коленке.
— Что с ним вообще такое? — невольно вырвалось у Лии. Она, кажется, не совсем верно выразилась, но Анья склонила голову набок и задумалась, будто хорошо поняла ее. Наконец она пожала плечами.
— У людей бывают странные призвания, — сказала она. — Не думаю, что у него злые намерения.
Лия снова огляделась. Все еще были увлечены беседой.
— У меня после первой встречи все стало еще хуже. Наблюдатели явились ко мне домой, сидели в гостиной, представляешь?
Анья никак не отреагировала. В ее лице не отражалось ничего, кроме отрешенной и какой-то усталой пустоты, которую Лии почему-то хотелось заполнить. Точнее сказать, она ощущала необходимость этого.
— А потом я узнаю, что мой жених доносит на меня в Министерство. Думаю, это его рук дело, — Лия стрельнула глазами в Джорджа. — Только он мог все это устроить. И то, как он говорил с тобой… Это переходит все границы.
Анья без всякого выражения, будто на деталь интерьера, посмотрела на Джорджа. Тот с очень серьезным видом что-то растолковывал Сьюзен, жестикулируя при этом так, словно вкручивал невидимую лампочку.
Внезапно Лия увидела его глазами Аньи: потрепанный человечек в очках, с толстыми мясистыми губами. На воротнике тщательно выглаженной рубашки — маленькое ржавое пятнышко.
— Джордж такой же, как мы. За ним тоже наблюдают. Дело не в Джордже. Дело во всех нас.
Лия ничего не поняла. Она вдруг осознала, что ее рука все еще лежит поверх Аньиной, и по контрасту с ее собственной смуглой кожей было особенно заметно, что у Аньи пальцы бледные до прозрачности. Лия убрала руку.
— Тогда какой в этом смысл? Во всех этих разговорах, встречах, в этих штуках? — Лия махнула в сторону золоченых табличек на стене, однообразно блестевших в резком свете люстры.
Анья снова пожала плечами. Ее серая шерстяная шаль соскользнула с одного плеча.
— А ты? — спросила она.
— Я?
— За что ты испытываешь чувство благодарности?
— Почему мы вообще говорим об этом? Какая разница? — Лия скрестила руки под грудью и начала сквозь ткань блузки прощупывать собственные ребра, пересчитывая их в уме.
Анья тяжело и шумно вздохнула.
— Я рисую, — призналась Лия, понизив голос.
— И это вызывает в тебе чувство благодарности? — Анья посмотрела на нее.
— Нет! Но они приходили ко мне домой — там я храню свои картины. Они видели мою коллекцию музыкальных записей.
Анья никак не отреагировала. Если Лиины слова и взволновали ее, она никак этого не показала. Хотя, если она сама музыкант, вряд ли можно удивить ее чем-то подобным.
— Если они узнают про картины, меня в жизни из списка не вычеркнут, — сказала Лия уже практически сама себе.