- У вас уже все схвачено или только на этапе накопления объективных условий и предпосылок?
- У нас с ней уже сложился общинный строй, - ответил Чижов. - А если ты не перестанешь мозолить ее взглядом, сложатся предпосылки дать тебе в челюсть.
Доброходов осознал сказанное Василием, и взгляды, бросаемые им в сторону Эллады, утратили соблазняющую окраску. Лада, почувствовав это, стала раскованнее и даже предложила тост за Бомарше, потому что, как оказалось, если перевести на французский язык фамилию Доброходов, то как раз и получится - Бомарше.
- Забавно! - восклицал Доброходов. - А я никогда об этом не задумывался.
Потом, опьянев, он склонился к Чижову и прошептал:
- Вон видишь за тем столиком умопомрачительную брюнетку? Не мог бы ты подойти к ней и сказать, что один весьма перспективный специалист по средневековью не прочь был бы с ней познакомиться?
- А ты что, сам не можешь?
- Должен же я как-то разнообразить способы знакомств!
- Ладно, черт с тобой!
И Василий отправился за один из соседних столиков, подсел к намеченной жертве новоявленного Бомарше и произнес:
- Вы так прекрасны, что мой друг, знающий многочисленные тайны мрачного средневековья, влюбился в вас, как последний трубадур. Он послал меня спросить у вас, может ли он рассчитывать на вашу благосклонность.
- Все вопросы к моему мужу, - ответила брюнетка. - Вот он сидит, напротив вас.
- Да, муж это я, - заявил о себе приятного вида молодой человек. - Спросите у последнего трубадура, какой вид оружия он предпочитает и где мы можем завтра с ним драться.
Вернувшись к Доброходову, Чижов спросил:
- Какой вид оружия ты предпочитаешь, чтобы завтра драться на дуэли с ее мужем?
- На дуэли? - сверкнул глазами спец по средневековью. - Сколько угодно. На эспадронах!
- А где?
- Где угодно! Хоть на луне.
Вернувшись к брюнетке и мужу, Чижов передал слова Доброходова.
- У вас будут свои эспадроны или мне принести с собой? - невозмутимо спросил муж.
- Нет, эспадронов у моего друга, насколько мне известно, в данный момент не имеется, он одолжил их одному приятелю, а тот сбежал с ними в Израиль. Место дуэли он предоставил выбрать вам.
- Хорошо, я возьму свои. Завтра в восемь утра у входа в детский парк, что на Бутырской улице. устраивает?
- Вполне.
- Значит, условились.
Вернувшись к Доброходову, Чижов передал ему слова мужа.
- Какого черта в такую рань? Иди передоговорись на попозже, - молвил этот якобы Бомарше.
- Сначала ты сделал из меня сводника, потом посыльного. Катись-ка ты куда подальше! Иди и сам с ним обо всем договаривайся.
Доброходов продолжал сидеть пить и не собирался вести переговоры со своим соперником. Вскоре Василий увез Ладу из ресторана Дома ученых, где уже становилось угарно; они поехали к ней домой, в сторону Тимирязевки, и Чижов торжествовал победу - он остался у нее ночевать. Под утро, счастливый, он вспомнил о своем вчерашнем секундантстве, пробрался к телефону и набрал номер Доброходова. Прошло гудков десять, прежде чем дуэлянт подошел к телефону.
- Юрка! - стараясь говорить тихо, сказал Чижов. - Ты помнишь о том, что у тебя через полтора часа дуэль в детском парке?
- Какая дуэль? Ты что, офонарел?
- На эспадронах. За честь черноволосой красотки.
- Да иди ты к черту! Лучше приезжай ко мне с пивом.
- Послушай, Бомарше липовый! Ты должен хотя бы приехать и принести свои извинения.
- Этому эспадронщику? Да он сам никуда не поедет.
- Это его дело. А ты должен. Или я тебя перестану уважать.
- Ну и не уважай. Сказал - не поеду. Ты приедешь с пивом?
- Нет.
- Тогда не мешай спать.
В трубке зазвучали подлые гудки. Василий сразу же решил, что, коли так, он должен ехать драться вместо своего друга. Иначе он будет чувствовать себя тоже подлецом. От Тимирязевки до Бутырки было рукой подать; он тихонько оделся, вышел и прошелся пешком по осенней Москве, месяц назад сварливо пережившей августовские танки. Он был уверен, что, кроме него, никто не явится к месту дуэли, но ошибся и был страшно рад увидеть брюнеткиного мужа. Тот стоял у входа в парк с зачехленными эспадронами.
- Доброе утро, - пожал ему руку Чижов. - Счастлив встретить человека, готового с оружием в руках защищать честь своей жены! К сожалению, ваш соперник оказался более современен, он предпочел собственной чести утреннее пиво. Но я к вашим услугам и готов драться. Вместо него.
- А, так, значит, никакого последнего трубадура не существует. Ну что ж, пойдемте.
Они вошли в парк, где эспадронщик предложил перелезть за забор на какую-то стройку, потому что в парке было много собачников и оздоравливающихся бегом.
- Вы владеете эспадроном? - спросил доблестный муж, отвинчивая колпачки с остриев.
- Думаю, да, - туманно ответил Чижов, принимая оружие и удивляясь, какое оно тяжелое. Скорее не шпага, а тонкий меч.
Собственно, дуэли как таковой не получилось. Они сделали стойку, напали друг на друга, защитник чести выбил из рук Чижова эспадрон, приставил к его груди острие своего клинка и сказал:
- Все. Вы убиты. Если хотите, я дам вам десяток уроков, и тогда мы сразимся по-настоящему.
- Думаю, честь вашей супруги достаточно спасена, - ответил Василий. - А насчет уроков - давайте я запишу телефон и потом позвоню вам. С удовольствием изучу сей превосходный вид оружия.
Так в течение одного вечера и утра Чижов обрел и жену, и нового друга. С Ладой они поженились вскоре после Нового года, а с эспадронщиком Витей и его женой, брюнеткой Олей, подружились, и они были у них свидетелями на свадьбе. С Доброходовым же, наоборот, с той поры Чижов знать не знался, ибо, кроме всего прочего, выяснилось, что он заранее знал, что Витя - фехтовальщик на эспадронах, историк холодного оружия. Увы, через два года после дуэли, осенью девяносто третьего, брюнетка Оля, чью честь он столь доблестно защищал, ушла от него к какому-то миллионеру.
Жалея Виктора, который всякий раз обещает поехать вместе к отцу Василию и всякий раз находит причины не ехать, Чижов дошел до Савеловского вокзала, где ему встретились пожилые алкаш и алкашка, которые целовались и объяснялись друг другу в любви, как десятиклассники. Или они не имели прав на любовь?
На углу Новослободской и Палихи попалась свежая авария - две иномарки. Василий справился у милиционеров, растаскивающих тела, нужна ли помощь. «Иди своей дорогой», - сурово ответили те, и дальше, до самого Ленинградского вокзала, никаких впечатлений у Чижова не было. Сев в электричку, он стал мысленно читать утренний чин и, едва поезд тронулся, уснул.
Теперь, проснувшись и глядя на встающее солнце, он чувствовал себя счастливейшим в мире человеком, уверенным, что все будет хорошо и главная их с Ладой мечта - о ребенке - сбудется. Он родится, их милый младенчик, такой же, как вот это солнышко, и они будут обожать его, кто бы он ни был, сын или дочь. Вот если бы только у Лады не было срочной работы в субботу и она смогла бы поехать тоже к отцу Василию. Вместе молиться в святом месте о даровании чада. Она спросила, можно ли ей будет пойти на пасхальную службу с Белокуровым, и только теперь Чижова легонько куснула ревность. Зря разрешил! Но он тотчас и пристыдил себя - недоверием рождается грех.