Мария Михайловна уверяла, что после бани чувство будет такое, будто я заново родилась, но пока я сомневалась даже в том, что доживу до конца часа. Особенно после того, как она стащила меня на лавку, вручила веник, а на полок легла сама, велев мне попарить её хорошенько, ибо когда ещё доведётся...
И я честно пыталась, но почему-то не получалось - ни замахнуться как следует, ни правильно приложиться веником, ни дышать при этом так, чтобы не употеть за полминуты...
Наконец баба Маша махнула на меня рукой. Откупорила второе вентиляционное отверстие, побольше, приоткрыла дверь, давая возможность дымному пару просочиться наружу. Принялась наполнять водой большие эмалированные тазы...
Полегчало. А вскоре стало и вовсе хорошо - просто сидеть на лавочке внизу, неторопливо растирать себя жёсткой джутовой мочалкой, с удивлением наблюдая за тем, как под ней грязными лоскутами скатывается собственная кожа, болтать с хозяйкой обо всякой ерунде...
А ещё я то и дело бросала на старушку грустные взгляды, невольно думая о том, что вот так холишь себя, лелеешь, тратишь кучу денег на салонные процедуры, стараешься продлить стремительно ускользающую молодость... А время всё равно берёт своё. И никакие пилинги и обертывания, скрабы и маски уже не помогут. Да и не нужны уже будут...
Но сейчас! Сейчас я ещё вполне молодая, правда?! И я не хочу быть одна... Не хочу безвозвратно стареть, надеясь когда-нибудь встретить так называемого своего человека, которому будет плевать на мой целлюлит и который полюбит меня исключительно за светлую и чистую душу, не хочу мёрзнуть одна под одеялом, не хочу подыхать от одиночества и выть ночами в подушку, пока Глеб обнимает свою Оксанку и нянчит малыша... Не хочу!
Но Лука...
- Баб Маш! - я поджала губы, отдавая хозяйке мочалку, чтобы она протёрла мне спину. - Спросить хотела...
- Так спрашивай, чего молчишь? - Мария Михайловна утёрла пот со лба, старательно принимаясь за дело.
- Про... Луку. Можно?
- Аааа... Так это нужно, а не можно, - она грузно опустилась на лавку с другой стороны тазика. - Чего знать хочешь? Как овдовел?
Прикусила язык.
- Ну и это тоже...
- Утопла она, - баб Маша привычно понизила голос, - упокой, Господи, её душу грешную.
- В смысле... утонула? - я сглотнула слюну, чувствуя себя не в своей тарелке и уже сожалея о собственном любопытстве.
- Агась.
- Эммм... Плавать не умела?
- Не умела, - Мария Михайловна согласно кивнула, доливая в таз кипятка. - Кой чёрт её дёрнул вообще в воду соваться... Мужики-рыбаки рассказывали - пошла в реку прям с другого берегу, да так и не вышла... Потом аж через три дня водолазы тело нашли, на десять километров по течению унесло... - она тяжело вздохнула, совсем ударившись в воспоминания. - Хорошая баба была. Крепкая. Я её совсем девкой помню, как в невестах ходила... Бывало в поле женщины выйдут, а она самая статная, коса толстющая, как рука твоя... К ней и деревенские сватались, и из города жених приезжал... А она за Луку пошла. Люб он ей оказался. И жили они вроде хорошо, Лука с неё ажно пылинки сдувал... А потом родили вот третьего, там и Пантелеймон Луке приход обещал передать, а Ольга-то и сдулась... Уставать начала, не готова была матушкой для всех становиться... - баб Маша будто только сейчас вспомнила о том, что рассказывает эту историю мне, вроде как потенциальной невесте того самого Луки. Глянула в мою сторону повлажневшими глазами, тяжко выдохнула... - С тобой ему, конечно, вряд ли что светит. Но он и не рвался особливо... - она, спохватившись, вылила на себя ковш воды. - Так что, Снегурка, что там случилось - одному Богу известно. Может, сама на себя руки наложила, а может - зацепилась за корягу да вовремя не успела на помощь позвать... - она помолчала немного. - Лука тогда от горя волком выл, пил беспробудно. Думали, пропадёт уже и детей загубит... - она печально усмехнулась. - А он, как сорок дней прошло, так и бросил. И понабежавших нянек-бабок из дому разогнал. И с тех пор так и живёт... Один. С детками. Старшей вроде пятнадцать вот по весне исполнилось... - хозяйка задумчиво уставилась в окно.
Я ждала продолжения рассказа, но Мария Михайловна замолчала надолго.
Снова принялась машинально тереть бедро, колено...
Сердце почему-то колотилось как заполошное. Осознавать тот факт, что Лука так сильно любил покойную жену, было... странно. Жгуче-трогательно, волнительно-нежно, извращённо-ревниво... Глупо, ибо на любимую женщину я и близко не претендую. Максимум - на терпимо-дружеское расположение, на худой конец на благородное равнодушие. И тем не менее, сейчас Лука в моём восприятии уже не казался каким-то безликим бесчувственным сектантом, а воспринимался вполне реальным человеком...