Где наше – близкое, милое, кровное?Где наше – свое, бесконечно любовное?Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка…Мой близкий! Вас не тянет из окошкаОб мостовую брякнуть шалой головой?Ведь тянет, правда?
Зеркало
Кто в трамвае, как акула,Отвратительно зевает?То зевает друг-читательНад скучнейшею газетой.
Он жует ее в трамвае,Дома, в бане и на службе,В ресторанах, и в экспрессе,И в отдельном кабинете.
Каждый день с утра он знает,С кем обедал Франц-ИосифИ какую глупость в ДумеТолстый Бобринский сморозил…
Каждый день, впиваясь в строчки,Он глупеет и умнеет:Если автор глуп – глупеет,Если умница – умнеет.
Но порою друг-читательГоловой мотает злобноИ ругает, как извозчик,Современные газеты.
«К черту! То ли дело ЗападИ испанские газеты…»(Кстати – он силен в испанском,Как испанская корова.)
Друг-читатель! Не ругайся,Вынь-ка зеркальце складное.Видишь – в нем зловеще меркнетКто-то хмурый и безликий?
Кто-то хмурый и безликий,Не испанец, о, нисколько,Но скорее бык испанский,Обреченный на закланье.
Прочитай: в глазах-гляделкахМного ль мыслей, смеха, сердца?Не брани же, друг-читатель.Современные газеты…
Споры
Каждый прав и каждый виноват.Все полны обидным снисхожденьемИ, мешая истину с глумленьем,До конца обидеться спешат.
Эти споры – споры без исхода,С правдой, с тьмой, с людьми, с самим собой,Изнуряют тщетною борьбойИ пугают нищенством прихода.
По домам бессильно разбираясь,Мы нашли ли собственный ответ?Что ж слепые наши «да» и «нет»Разбрелись, убого спотыкаясь?
Или мысли наши – жернова?Или спор – особое искусство,Чтоб, калеча мысль и теша чувство,Без конца низать случайные слова?
Если б были мы немного проще,Если б мы учились понимать,Мы могли бы в жизни не блуждать,Словно дети в незнакомой роще.
Вновь забытый образ вырастает:Притаилась Истина в углу,И с тоской глядит в пустую мглу,И лицо руками закрывает…
Интеллигент
Повернувшись спиной к обманувшей надеждеИ беспомощно свесив усталый язык,Не раздевшись, он спит в европейской одеждеИ храпит, как больной паровик.
Истомила Идея бесплодьем интрижек,По углам паутина ленивой тоски,На полу вороха неразрезанных книжекИ разбитых скрижалей куски.
За окном непогода лютеет и злится…Стены прочны, и мягок пружинный диван.Под осеннюю бурю так сладостно спитсяВсем, кто бледной усталостью пьян.
Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,Отчего ты так страшно и тупо устал?За несбыточным счастьем гонялся по светуИли, может быть, землю пахал?
Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,Монотонные звуки уныло текут:«Брат! Одну за другой хоронил я надежды.Брат! От этого больше всего устают.
Были яркие речи и смелые жестыИ неполных желаний шальной хоровод.Я жених непришедшей прекрасной невесты,Я больной, утомленный урод».
Смолк. А буря всё громче стучалась в окошко.Билась мысль, разгораясь и снова таясь.И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:«Брат! Подвинься немножко».
1909
Родился карлик Новый Год,Горбатый, сморщенный урод, Тоскливый шут и скептик, Мудрец и эпилептик.
«Так вот он – милый Божий свет?А где же солнце? Солнца нет! А впрочем, я не первый, Не стоит портить нервы».
И люди людям в этот часБросали: «С Новым Годом вас!» Кто честно заикаясь, Кто кисло ухмыляясь…
Ну как же тут не поздравлять?Двенадцать месяцев опять Мы будем спать и хныкать И пальцем в небо тыкать.
От мудрых, средних и ословРодятся реки старых слов, Но кто еще, как прежде, Пойдет кутить к надежде?
Ах, милый, хилый Новый Год,Горбатый, сморщенный урод! Зажги среди тумана Цветной фонарь обмана.
Зажги! Мы ждали много лет —Быть может, солнца вовсе нет? Дай чуда! Ведь бывало Чудес в веках немало…
Какой ты старый, Новый Год!Ведь мы равно наоборот Считать могли бы годы, Не исказив природы.