- Юрик, ты откуда родом? - спросил у него как-то Александр.
- Я - кавказец! - ответил тот гордо.
- А кто по национальности?
- Тат.
- Тат? Горский еврей?
- Ну допустим. А в чем дело?
- Ты не из Грозного случайно?
- Случайно из Грозного.
- Я тоже еврей.
Тат отошел на два шага, несколько раз измерил его взглядом с ног до головы:
- Ты какой-то слишком аризированный: белокожий, белобрысый и курносый. А посмотри на меня: вот облик истинного древнего еврея. Особенно важен нос. Посмотри. А у тебя что? Мне стыдно за тебя!
Они подружились… на всю оставшуюся жизнь.
А потом Александр спросил о том решении раввинов.
- Да, так и было на самом деле. А ты откуда это знаешь?
- Еще бы мне не знать. Из-за этого решения я и получил десять лет каторги. Я - витебский еврей.
Александр рассказал свою историю.
- И что? Соблюдают наши это решение?
- Есть такие, которые ничего не соблюдают, но в основном - да, соблюдают. Вот, например, наша семья, одиннадцать человек: отец, мать, бабушка и восемь детей. У нас была двухкомнатная квартира на втором этаже по улице Августовских событий. А напротив жили чеченцы Мусаевы в четырехкомнатной квартире. У них сын учился в каком-то институте, так они продали в селе все хозяйство, скот, овец и купили эту квартиру. Семья небольшая, всего пять человек: отец, мать, дед, дочь-школьница и тот сын. Дядя Согип одну комнату отдал в наше распоряжение. Каждый вечер, ровно в десять часов дядя Согип широко открывал свою и наши двери и отдавал громко команду:
- А ну, босой команд, перрод на бай-бай!
Мы, шестеро малышей, хватали каждый свою подушечку и, как мышки, перебегали в их квартиру, в эту комнату, на ночлег.
Там на полу лежал толстый и мягкий ковер, на всю комнату. В углу сложены аккуратно одеяла, одно на двоих. Тетя Айша обходила с подносом, угощала чем-нибудь: то яблоками, то грушами, то конфетами, то пряниками… понимаешь - каждый вечер. И не уснем, пока не принесет. А однажды тетя Айша долго не шла, и сестренка, ей пятый годик шел, звонким голосом кричит туда к ней:
- Тетя Айша, ты скоро придешь? А то мы заснуть не можем.
Лицо Юрика исказилось некрасивой гримасой, голос дрогнул, по лицу покатились слезы.
- Ты что? Да ты успокойся! Совсем раскис!
- Вот, Саша, как мы там жили, по доброму, как родные… Бывало всякое.
Большой Александр нежно обнял маленького, щуплого, лысого Юрика:
- Успокойся! Теперь я понял смысл поступка горцев-ингушей, которые судили меня своим трибуналом. Моим адвокатом стал один чеченец из Грозного, он защитил перед собратьями и мою честь и мою жизнь. Мне не жаль этих десяти лет, и я горд за свой народ… А раньше до этих трибуналов, я и не знал, что есть евреи, которые называются татами.
- Самые древние и чистокровные… - настаивал Юрик.
- Да, да, хорошо. Пусть будет по-твоему. Юрик, тебя за политику посадили?
- Нет, что ты? За воровство. Я люблю прибрать, если что плохо лежит. Болезнь у меня такая с детства.
- А вот, когда их увезли, тех чеченцев, что на вашем пролете жили, вы… их вещи… не…?
- Ты чего?! Мы их вещи? - как разобиделся тут Юрик, что даже побледнел. - Отец нас убил бы, если б что взяли! Он в первую же ночь запретил детям на ночлег там укладываться. Другие брали, а таты нет. Такой мы народ: решено - как отрезали.
- Я буду вами гордиться - моими братьями. Ладно, Юрик, давай мириться: признаю, что вы самые древние и чистокровные…
- То-то же!
Аслан-энкеведешник
Абреки умеют разжигать костер и знают, когда и где его можно разводить. Человек, лишенный возможности пользоваться жильем, учится оценивать любое место с точки зрения укрытия от врага и отдыха.
Когда новый человек приходит к разведенному костру, он прежде всего взглядом высвечивает для себя ландшафт и говорит:
- Хорошее место.
Это значит - здесь не ветрено, а издали не виден свет их костра. А еще это значит, что при неожиданном нападении здесь удобно обороняться и скрыться в выбранном направлении.
Тамада послал парня сменить на верху наблюдателя. Скоро к костру спустился аккуратный, чисто выбритый мужчина лет сорока. Он прислонил карабин к кустику, присел на полено, стал греть руки. Ему налили из котла бульон, положили на дощечку кусок баранины и хлеб.
- А вы ели? - спросил он.
- Мы поели, Аслан. Кушай. Сытого человека, говорят, холод не берет.
Аслан отхлебнул горячего бульона, стал есть неторопливо, тщательно пережевывая пищу. У него было совершенно серьезное, задумчивое лицо. Он быстро насытился, достал портсигар и закурил. Опять задумался, глядя на огонь.
- Аслан! Ва Аслан! - обратился к нему дотошный Башир. - Можно я задам тебе один вопрос?
- Да? Ты мне? Вопрос?
- Да, вопрос. Ты не рассердишься.
- Нет, не рассержусь.
- Правда, Аслан, что ты принимал участие в том собрании, где нашему народу объявили приговор?
- Правда. Я был там.
- Расскажи. Как это было? Это интересно всем. Ты никогда не рассказывал.
- Это неприятно рассказывать.
- Но мы хотели бы знать, как это произошло.
Он аккуратно бросил окурок в огонь, откинулся чуть-чуть назад и посмотрел на всех, вроде желая понять, действительно они все хотят знать, что произошло в тот злосчастный день.
- Я работал тогда в НКВД…
- Ты - в НКВД?! - изумились самые младшие.
- Да, в НКВД. И я ловил когда-то абреков. Я гонялся за ними по горам, а они устраивали мне засады. Мы стреляли друг в друга. Дважды я был тяжело ранен. У меня орден за это. Может, и моя пуля кого поймала.
- Но, а в живых кто из этих абреков остался хоть один?
- Многие остались и сейчас мстят за нашу беду.
- А если кто-нибудь из них найдет тебя здесь и застрелит?
- Это будет справедливым возмездием, - хладнокровно ответил Аслан. - У него есть право на мою кровь. Я сопротивляться не буду. Значит, так было суждено.
- Но как ты попал в мстители?
- Я понял…
- Что ты понял, Аслан?
- Что из меня сделали цепного пса. Я не был человеком. Я мщу за это, за поруганную честь. Вам легко, вы - чистые.
- Ты все же расскажи…
- Ладно. Слушайте, как это было. Значит так. НКВД все знает. И мне, как энкеведешнику, стало известно, что в г. Орджоникидзе прибыли Берия, Кобулов, Серов, Мамулов и еще несколько важных генералом НКВД, то ли 19-го то ли 20-го февраля. Но 21 февраля весь обком и совмин ЧИАССР и из НКВД были приглашены на важное совещание к Берии в г. Орджоникидзе. Там нас всех повезли на железнодорожную станцию. Нас ввели в спецвагон. Мы долго ждали. Из вагона нас не выпускали. Наконец уже поздно ночью к нам вошел секретарь обкома ЧИАССР Иванов. Он объявил, что т. Берия приехал с очень важным правительственным заданием. На всех присутствующих возлагаются ответственные задания. Завтра нам разъяснят все как положено. Здесь были те, кто руководил этой республикой. С нами эту ночь провел в вагоне и Тамбиев, председатель Верховного Совета. Нас охраняли, как преступников.
22 февраля в 10 часов утра нас провели в правительственный вагон. Там уже во главе стола сидел Берия, рядом сидел генерал Кобулов, Момулов, Серов и еще около двадцати генералов. Собрание вел Нарком Северо-Осетинского НКВД генерал-майор Тикаев. Я заметил, что лица многих генералов сияют от нескрываемой радости. Тикаев сказал так: «Вас собрали для того, чтобы ознакомить с постановлением правительства о переселении с территории Северного Кавказа чеченцев и ингушей. Вы обязаны оказывать помощь войскам в этом вопросе. Чеченцев и ингушей отправляют в другие места с похожими климатическими условиями. Там все готово, чтобы принять переселенцев. Вы будете оказывать содействие, чтобы избежать кровопролитие. Солдаты есть солдаты, у них приказ - пристрелить каждого, кто окажет сопротивление».
А 23 февраля я ушел в мстители.
- Слушай, ты за кого тогда мстишь.
- Я должен отомстить за всех тех, кого убили с моим участием и кого поймали и осудили с моим участием. Вот смотрите, - он спокойными, аккуратными движениями расстегнул пуговицы на полушубке, достал из нагрудного кармана сложенный в четверо лист бумаги. - Читать умеете? Вот фамилии, восемнадцать человек.