Это подействовало, он взял деньги и пошел к двери, а на пороге обернулся:
- Степан Лукъяныч, мы рубили белых, а белые рубили нас. Каждый из нас считал, что он спасает народ. Мы, красные, победили, вернулись с фронтов, а в тылу огромный змеюшник развелся. Еще хуже стало. Что-то мы не то делали. Одно хорошо получилось?
- Что, сынок? Что хорошо получилось?
- Я этого зарвавшегося плебея уложил из именного оружия. Командарм Фрунзе лично сам вручил его мне за Перекоп.
Когда он скрылся за дверью, старик проронил:
- Бабка моя, Глафира Андреевна, царствие ей небесное, в таком случае говаривала: «По плоду видно, что не то дерево посажено». Ну и завертелась карусель! А прав оказался Сашка, брат твой. Как я беспокоился о тебе, Анна, из-за этого абрека, так он и говорит брат твой: «За Анну не бойся. Асламбек, сам ее не тронет и другим не позволит». Каков а! Ну, Анна Степановна, жди гостей, да не робей, сама судьбу выбрала. Авось пронесет. Только ты, дочка, на абрека своего не наговаривай, как бы с тобой не обходились. Зубы стисни и терпи. Говори честно, как было. Против них со зла ничего не говори, а то посадят. Держись ровно, твердо. Мол, было так и так.
Артюша довез Асламбека да Аксая, от денег категорически отказался:
- Убери, Асламбек-жан! Убери! Тебе они пригодятся. Я тебя не видел! Я тебя вообще не знаю. Хорошо?
- Хорошо, Артюша!
- А эта девушка не проболтается?
- Нет, она тебя не выдаст даже под пытками.
Армянин утер слезы и сел в машину…
За Анной приехали под утро. Ее забрали вместе с отцом. Отца к обеду следующего дня отпустили, ее держали три дня, настаивали подписать признание, что Асламбек член кулацко-националистической банды.
Девушке не давали спать, но она не подписывала эту бумагу, дала собственноручное показание, очень короткое, как все было.
Еще три недели отец с дочерью не могли вернуться домой: Анну предупредили, что она обязана являться на допросы, пока в этом будет необходимость. Выезжать из Ростова ей запретили.
Ее вызывали через день. Настоящая моральная пытка. Гепеушники добивались того, чтобы она подписала документ о добровольной осведомительской деятельности. Крики, угрозы, оскорбления продолжались часами. Следователи меняли друг друга - метод ломки души. Но эта упрямая душа в теле красавицы молчала и не ломалась. Однажды это продолжалось одиннадцать часов подряд. На шестнадцатый день следователь положил перед ней лист бумаги, привстал и торопливо произнес:
- Вот, Левенцева, подпиши и можешь отчаливать к себе домой во Владикавказ. Распишись!
Он обмакнул пером в чернильницу и протянул девушке:
- Вот тут ставь свою подпись. Формальности.
Анна взяла ручку, стала внимательно читать то, что в ней было напечатано машинкой и частично написано от руки чернилами. Из написанного выходило, что она, Анна Степановна Левенцева, обязуется сообщить в НКВД, как только к ней явится Эльбускиев Асламбек Солтович, член кулацко-белогвардейско-националистической подпольной организации. И еще она обязывалась выдавать любых членов указанной организации, как только она что-то о них узнает.
Анна положила ручку, отодвинула бумагу.
- Я не стану это подписывать. Это ложь! Асламбек - красный командир, воевал с белыми, имеет орден и именное оружие от самого Фрунзе. Вы занимаетесь подлогом.
Следователь вызвал конвоира.
- Отведи в камеру, в одиночку.
Два дня ее не вызывали. Вечером третьего дня Анну повели к следователю.
- Садись.
Она села на грубый табурет, положила руки на колени, стала готовиться к обороне. Следователь долго и внимательно рассматривал ее.
- Левенцова, скажи мне не для протокола, а так, по-человечески, чем купил тебя этот бандит?
Анна усмехнулась, подняла лицо и взглянула в глаза следователю.
- Асламбек не бандит.
- Ну, хорошо, что особенного в этом Асламбеке Эльбускиеве, ради которого русская красавица очертя голову идет на самопожертвование, как декабристка?
- Во-первых, я не русская.
- А кто ты?
- казачка.
- А что это значит?
- Это значит, что в нашем роду не было ни одного труса, предателя и доносчика.
- Я и сам из казаков.
- Нет, вы не казак.
- Как не казак?
- Казак не стал бы издеваться над женщиной. А насчет Асламбека - он мужчина! У него не только мужское тело, сердце мужское и душа тоже. Впрочем Вам это известно не хуже меня.
Он отпустил Анну домой, совсем.
- Понадобишься - вызовем.
Отец встретил ее у выхода. Все эти дни бедный отец ожидал дочь е этих страшных ворот.
Утром рано они выехали домой.
В купе, кроме них никого не было. Степан Лукъяныч устроил вещи на верхних нарах, усадил дочь и сам сел в ожидании движения поезда.
Они сидели друг против друга за столиком у окна. Анна смотрела на пассажиров, спешащих к своим вагонам. Отец внимательно и с нежностью глядел на дочь. За этот месяц она очень похудела, перенесенные страдания и душевные переживания изменили ее лицо, оно сохраняло прежнюю красоту, но к ней добавилось упорство, какая-то неженская жесткость.
- Ты у нас пошла в предка-казака Нарычая, такой же неукротимый. Казак был. Его характер к тебе перешел. Для чего господь девкой уродил, тебе бы, дочка, мужчиной уродиться.
- Уродись я мужчиной, папа, была бы абреком в горах. Другого места мужчине и не оставили, как лес да горы.
Старик покачал головой.
- Думаешь, он там?
- Я знаю, что он там.
- У них, у ингушей, и своих красавиц много, дочка.
- У Асламбека я - одна, папа. И он у меня - тоже. - Она дала знать, что не следует с ней говорить, сомневаясь в их преданности друг другу.
И так Анна стала участковым врачом в своем квартале.
А вестей от Асламбека никаких не было.
- Может, сгинул твой абрек. Неужели попался?
- Нет, папа, жив он. Если бы что, я почувствовала. Он не попадется. Что орлу делать в клетке? - Она улыбнулась чему-то своему, - не тужи обо мне, папа, он придет ко мне.
В ее голосе не было и тени сомнения.
- Да что толку-то, дочка?
Теплым октябрьским вечером семья села за ужин. Как раз и Саша вернулся из техникума.
За ужином Анна наливала отцу стакан кахетинского вина. Сама в рот не брала и Саше не давала.
- За вас, мои дети, - сказал старик, подняв стакан. - Чтобы счастье не обошло вас, чтобы людьми оставались. Чтобы у тебя, дочка, получилось, как того душа желает…
Он выпил, но стакана поставить не успел…
- Добрый вечер! Приятной трапезы!
Все так и обомлели, повернулись к открытой двери: там стоял Асламбек в черкеске, при кинжале, а в руках новенький карабин.
- Следовало постучаться, а дверь открыта. Я постучался о косяк, но вы не услыхали. Извините!
- Асламбек! - Анна встала во весь свой стройный рост. И больше ни слова.
Саша громко хлопнул себя по колену, а Степан Лукъяныч заторопился.
- Я пришел поблагодарить и попрощаться с вами.
- Попрощаться? Уходишь? На совсем? - Спросила Анна.
- Да. Так все обернулось…
- Как обернулось? А я? Ты меня больше не любишь?
- Не надо говорить такие слова, Анна. Ты же знаешь, что это не так. Я не хочу тут в вашем доме наследить. Вам и так из-за меня натерпеться пришлось.
- Асламбек! Ты говоришь чужие нечестные слова! - она горько засмеялась.
- Саша, пойди во двор, да гляди в оба, а я тоже пойду. Вы, дети, погутарьте, да не ссорьтесь после всего, что было. Не такая вы пара, чтобы о пустяках ссориться.
Степан Лукъяныч их оставил один на один, а сам ушел на кухню. А минут через десять оба, держась за руки, вошли к Степану Лукъяновичу. Заговорил Асламбек:
- Если бы не такой случай, я бы не осмелился с Вами лично заговорить об этом. Я бы сватов-стариков прислал. Поймите. Я прошу у Вас руки Вашей дочери Анны.
- Руку просишь? - Захихикал старик, - а сердце?
- А сердце я ему, папа, сама отдала.
- Вона оно как! Ну так как же мне вас, дети, благословлять. Этот -мусульманин, ты - христианка. Э-эх, как будет - так и будет! Все под Единым Богом живем. А ну подите-ка сюда!
Они опустили головы, как устыдившиеся дети и подошли к старику.