Когда Анна вышла во двор, Гири одним взглядом оценил ее походную экипировку, чуть улыбнулся и спросил:
- Сапог нет?
- Есть сапожки. А что?
- В этих тяжело будет ходить, - указал он рукой на ее ботики на высоких каблучках.
- Верно, - согласилась она, - одену старые сапожки.
Степан Лукъяныч не дал ей вернуться в дом.
- Не возвращайся назад: плохая примета. Сапожки я вынесу, переобуешься на порожке.
По улицам города шли рядом, ведя коня под уздцы. За городом оба сели на лошадь, надо было торопиться, чтобы переправиться через Терек засветло.
Сумерки их застали уже на той стороне переправы. Вон и башни Гарак. Проехали мимо, оставив их справа. Поднялись на вершину, стали спускаться по узенькой тропке. Гири сошел, повел коня.
- Крепко держись за седло. Скоро будет хорошая дорога. Здесь не далеко уже.
Спустились в темное узкое ущелье, стали подниматься на крутой холм. Когда невдалеке показалось какое-то строение, Гири обрадованно сказал:
- Вот. Мы приехали. - Он остановился. - Воти! Ва Воти. Это мы!
- Кто с тобой? - Послышался сверху хрипловатый голос.
- Со мною врач, твоя сноха Анна.
Старик что-то пробурчал.
Когда- то говорят это был храм и люди по весне и осени приходили сюда помолиться. Здесь приносили в жертвы овец и веселились. От храма остались три стены. Пастухи соорудили временную хижину, чтобы укрыться от непогоды. Вот где страдал от жуткой боли под лопаткой старый Солт. Его то бросало в жар, то он обливался потом.
- Зачем ты притащил ее в эти дебри? Зачем впутывать этих мирных людей в наши дела? - Ругал сына старый Солт.
- Я зашел навестить ее. Обмолвился, что ты болен. Она сама надумала приехать, а отец и брат одобрили и собирали ее. - Оправдывался Гири, вороша угли в очаге, в углу хижины.
- Как там Степан? - Спросил больной.
- Папа здоров. Воти, здесь темно. Утром мы посмотрим больное место. А пока выпей вот эти две пилюли. Жар спадет, и боли не будут мучить.
На широкую ладонь горца легли два лекарства, Солт опустил ладонь до самой земли, пилюли забелели от света очага. Он их выпил, просто чтобы не обидеть сноху.
- Гири.
- Вай?
- На нашей отаре под Валуном один мальчишка-пастушок двенадцати лет. Правда я ему дал кремневку. Но он ребенок, а ночи темные. Сходи туда. А за мной теперь есть кому посмотреть. Утром придешь. Годовалового ягненка принеси для нас.
- Хорошо, Воти.
Гири немедля собрался и ушел, ведя коня по невидимой тропе в этой кромешной темноте. Потом кто-то завозился, запыхтел за хижиной.
- Анна?
- Да, Воти.
- Это Хан, мой большой друг. Собака. Кушать хочет. Просить стесняется. Вон столб видишь?
- Вижу, Воти.
- На нем висит баранья нога. Сними, отдай ему.
- Всю отдать, Воти.
- Всю. Хан очень большой и он приходит, когда сильно голодный. Ты его не бойся. Он большой, но добрый. Хан знает своих и врагов.
Анна сняла с крюка переднюю ногу барана, откинула тяжелый полог из домашнего сукна и очутилась лицом к лицу перед могучей тенью животного.
- На, кушай, - протянула она мясо.
Зверь аккуратно взял у нее угощение и, тяжело ступая, удалился прочь.
- Там в углу постель Гири. Ложись. Кушать хочешь? В котле дил, а в большой чашке мясо.
- Я не голодна, Воти.
Женщина в потемках нащупала постель Гири: вместо матраца овчины и шуба вместо одеяла. Устроила у изголовья саквояж и собиралась лечь.
- Ваи-и-и! - громко произнес Солт.
- Что с тобой, Воти? Тебе больно?
- Совсем не больно! Сегодня болело, вчера болело, позавчера болело - теперь не болит.
- Я тебе, Воти, дала пилюлю с опиумом.
- Что это такое?
- Такое лекарство - любую боль останавливает.
- Спасибо! Живи долго! Ты большой доктор.
- Нет, Воти, я маленький доктор. Но я рада, что тебе лучше.
- Давай, Анна, кушать будем. Ты такую дорогу проделала. А я два дня только воду пил.
Анна мигом вскочила, разворошила в очаге золу, пока угли не показались, подбросила сухие тоненькие палочки. Очаг запылал. Дрова были сухие и в хижине стало светло. Солт сидел в своей постели в блаженной позе.
- Кто это лекарство придумал, обязательно в рай попадет. А-х! Хорошо!
Сноха достала из чашки мясо и бросила в горячий бульон, чтобы согреть.
- На окне сумка с хлебом и «точилом».
- С чем, Воти? - не поняла Анна.
- Степан сказал, что сухой чурек - точило, можно кинжал точить.
Оба весело засмеялись.
Солт отказался кушать, если сноха не присоединится к трапезе.
- Я потом, Воти. Как же я?…
- Как? Садись и кушай. А то я не буду. Я очень голодный. Ты не хочешь, чтобы я кушал.
И они поели, сидя рядышком, как отец и дочь.
- Ты хлеб кушай, а я «точило». Тебе «точило» нельзя - зубы сломаешь, - шутил Солт, подкладывая снохе вкусные куски. - Это ребрышки - самое сладкое мясо.
После ужина Анна собрала посередине очага тлеющие угли и прикрыла их золой. Улеглись спать. Была вторая половина ночи. Солт резко присел в постели, стал прислушиваться. Отчетливо снизу донеслось недовольное рычание большого зверя.
- Это Хан. Кто-то чужой.
Рык повторился громче, крик человека от боли и страха и два револьверных треска.
- Вставай Анна! Они!
Солт в полном боевом выскочил первый. За хижиной стояла привязанная лошадь, покрытая буркой. Старый горец мигом оказался на коне, он подхватил сноху, как пушинку и посадил впереди себя.
- Держись! Дорога крутая! Крепко держись.
Где- то скулила раненая собака.
- Вон он! Вон! Это Асламбек Эльбускиев. Живым и мертвым! Вперед!
Раздались разрозненные выстрелы.
Солт выпустил два выстрела в наступающих. Он стрелял туда, где вспыхивали огоньки. Конь под старым горцем закружился, и его удержать было невозможно. Солт догадался, что животное ранено. Заметив приближающуюся тень, Солт выстрелил - тень провалилась во тьму.
Анна сильно обхватила свекра за талию. На спине за поясом она нащупала рукоять необыкновенно большого пистолета. Она ухватилась за него.
В этот миг конь пошел боком и рухнул, седоки полетели на землю. Солт ударился головой о камень и потерял сознание, Анна перекувырнулась несколько раз и вскочила на ноги. В руке ощутил тяжелое оружие.
Она двумя руками подняла пистолет и нацелилась в ту сторону, откуда набегали тени. Нажала спусковой крючок, но выстрела не произошло. «Надо взвести!» - догадалась она. Взвод оказался на удивление мягким. Ей почему-то стало спокойно. Анна вскинула руку. Выстрел, целый сноп искр осветил плотную фигуру военного. Тело тяжело рухнуло на землю.
Анна развернулась и стала палить в мечущиеся тени. Патроны кончились. Она повалилась на землю, чтобы отыскать карабин свекра, но она наткнулась на мертвого врага, который зажимал в руке комиссаровский маузер. Женщина потянула оружие - он не отпускал.
- Отпусти! - Зыркнула на него Анна.
Ей с трудом удалось выкрутить маузер из его руки.
Она с колен открыла огонь в ту сторону, откуда появились враги.
- Отходи! Назад! Там засада! Их целая банда.
Пальба прекратилась. Теней не стало видно. Анна бросилась к свекру. Солт был без сознания. Одна нога застряла в стремени, а конь навалился на него.
Невероятными усилиями она высвободила эту ногу, кое-как взвалила старика на бурку и поволокла в сторону. Подальше от места побоища.
Стало светать. Анна дотащила свекра до дикой алычи, когда предметы стали различимы.
Там внизу в ущелье неожиданно начался бой. Продолжался минут двадцать на месте и покатился прочь в сторону Терек.
Анна рукой нащупала рану на темени свекра, туго перевязала своим платком. Бросить его одного и пойти за саквояжем в хижину, она не осмелилась: алыча росла у самого обрыва.
И тут заслышались шаги многих людей.
- Господи! Что же делать! - Издала она возглас отчаяния. Ей с трудом удалось вытащить кинжал Солта.
Снизу к хижине поднялся один человек с карабином в руке. Он оглянулся по сторонам, обошел убитую лошадь, поднял с земли брошенный Анной пистолет, сдвинул шапку на затылок, покачал головой. Потом поднялись сразу трое с трех сторон, а затем еще и еще.