Мальцев плохо знал Рубахина — тот появился во взводе недавно, и в разведку его пока не посылали: обживался, присматривался.
Дрогнул полог, и в сарай вошла Сукуренко, одетая в стеганые брюки и фуфайку. Маленького роста, с темными волосами, выбившимися из-под ушанки, она остановилась у порога, ожидая, когда на нее обратят внимание.
Первым ее заметил Рубахин. Позабыв сразу о Мальцеве, встал, вразвалочку подошел к Марине.
— Вы к нам? — И, не дожидаясь ответа, сказал сержанту: — Петруха, гляди, какого ангела послал нам небесный грешник.
— Вам кого, товарищ… девушка? — спросил Мальцев.
— Васю Дробязко…
— Это такой лохматый, похожий на цыганенка? — вспомнил Петя. — Вчера приходил во взвод, просился к нам. Да майор Бугров увел его с собой в штаб, сказал, что он сам решит, куда послать ефрейтора Дробязко.
— Да что ты, сержант! Это ж я! — выдвинулся вперед Рубахин, подмигивая Мальцеву. — Ты посмотри: лохматый! — Он тряхнул головой. — И фамилия моя Дробязко. Ангелочек, я тот и есть, кого ищешь, бери меня скорей и тащи хоть на край света. — Он положил тяжелую руку на плечо девушки.
Сукуренко вывернулась, отступила.
Мальцев сказал:
— Ищите Дробязко в штабе полка.
Рубахин наклонился к Сукуренко, что-то шепнул ей на ухо. Она улыбнулась и сделала еще шаг назад, поправляя сползшие на лоб волосы.
Рубахин обнял Сукуренко, но какая-то сила рванула его в сторону, и он грохнулся на пол. Еще не соображая, кто его так ловко сшиб, он вскочил, обернулся. Мальцев с открытым от удивления ртом стоял в сторонке. Наконец поняв, что это сделал «ангел», Рубахин шагнул к Сукуренко.
— Слушай… Я же шестипудовые мешки одной рукой поднимаю! Слушай… — И, хохоча, обхватил снова Марину за плечи, пытаясь привлечь к себе.
Но опять какая-то неведомая сила подкосила его, и он, теряя равновесие, упал под ноги вошедшему в сарай Кравцову. Подполковник перешагнул через Рубахина.
— Встать! — скомандовал он. — Что здесь происходит?
— Это она его так ловко припечатала! — сдерживая смех, ответил Мальцев.
Кравцов взглянул на Сукуренко и неожиданно для себя только сейчас заметил на ногах у девушки не по размеру огромные кирзовые сапоги, ложку, торчащую за голенищем, большие часы на руке, — заметил и почему-то удивился тому, что не увидел всего этого раньше, когда знакомился и разговаривал в штабе с лейтенантом Сукуренко. В груди у Кравцова шевельнулось что-то непонятное — досада, сожаление, грусть? — и он, позабыв о том, ради чего пришел к разведчикам (надо было распорядиться о порядке учебных тренировок), сказал:
— Идемте, лейтенант Сукуренко, вас ждут в штабе.
…Он старался идти впереди, но она не отставала, шагала рядом, а иногда опережала его, мельтеша перед глазами, с руками, засунутыми в карманы брюк. Кравцову хотелось сказать, чтобы она вынула руки из карманов, что военным это не положено, и вообще чтобы не бравировала своим особым положением как женщина. Однако сказать все это он почему-то не мог и сам не знал, что с ним сейчас происходит, злился на себя, ругал, что не может проявить строгость, и все думал, куда бы ее пристроить. «Пошлю командовать хозвзводом, — рассудил наконец Кравцов, закуривая на ходу. — Разведка не женское дело, пойми ты это».
Сукуренко замедлила шаг, и он понял это по-своему:
— Хотите папироску?
— Не курю…
— И то хорошо…
— А что плохо, товарищ подполковник?
Он отвернулся, выпустил изо рта струю дыма.
— Как мальчишка! — сказал он с досадой. — Борьбу затеяли с солдатами… Лей-те-нант!
— Я защищалась…
Он остановился:
— Да вы что, серьезно?.. Рубахина одолели?
— Серьезно. Приставать больше не посмеет… Рубахина вообще надо держать в крепких руках.
— Ну-у! — удивился Кравцов.
— Я его обстругаю…
Так с разговором вошли они во двор, где размещался штаб полка. Подполковник поднялся по скрипучим ступенькам, прошелся по гнущемуся полу крыльца, остановился подле деревянного столбика, в нескольких местах изрезанного осколками, сосчитал рваные отметины, сказал:
— Видите, снаряд разорвался рядом, — он показал на воронку во дворе, — стодвадцатимиллиметровый… Ну что же, придется вас откомандировать назад, у меня нет должностей…
— Я из полка не уйду, товарищ подполковник.
В дверях показался Бугров.
— Ну как, дозвонился Кашеварову? — спросил Кравцов у замполита.
— Генерал разрешил допустить временно, потом, сказал, видно будет…
— Видно будет… — Кравцов закурил. — Да… Вот что, лейтенант Сукуренко, к разведчикам поступает пополнение. Я думаю, вы поможете нам сколотить взвод. Согласны?
— Это приказ? — спросила Сукуренко.
— Да!
— Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
Она сбежала с крыльца.
Кравцов улыбнулся:
— Птичка-невеличка, а коготок-то у нее, видно, и верно, остер…
— Еще бы! — сказал Бугров. — Она ведь доводится генералу Акимову родственницей, как я слышал.
— Вот будет мороки! — схватился Кравцов за голову. — Не оберешься…
Мокрая земля чавкала под ногами. Рубахин горбил спину, безжалостно ругая в душе «ангела» — шедшую за ним по пятам Сукуренко. Свет луны серебрил балку, сглаживал складки местности, казалось, что вокруг ни одного кустика, ни одного овражка. Между тем Рубахин точно знал, что все это есть, а там, еще ниже, имеется куча хвороста, где спрятался Мальцев, и он, Рубахин, обязан безошибочно приползти к сержанту, приползти без шума, без малейшего шороха, иначе, если он это не сумеет сделать, лейтенант-«ангел» заставит повторить все сначала… Однако обломается девка — это, разумеется, не мужик, не парень.
Внизу балки под коленями и локтями еще больше захлюпало. Рубахин грудью коснулся воды, хотел было свернуть в сторону, чтобы миновать лужицу, но не посмел. Сукуренко стояла позади с автоматом, перекинутым за спину. Родион подумал, что она сама скажет, чтобы принял левее, где, вероятно, посуше. Но Сукуренко молчала. Рубахин повернулся к ней, стараясь разглядеть лицо лейтенанта, выше приподнял голову… В синем свете луны блеснули глаза Сукуренко. Она махнула рукой, давая знать, чтобы он полз… Рубахина охватила злость: стоит тут сухонькая, а он, промокший, вдыхает запах вонючей лужи! Обучать решила, и ночью нет покоя… «Тоже мне Суворов…»
Над головой что-то пропело. Яркий свет разорвавшегося снаряда выхватил из темноты большой кусок серой мокрой балки, и Рубахин на миг увидел лейтенанта, даже успел определить, что она лежит вниз лицом, обхватив голову руками. Гул прокатился и замер где-то в темноте. «Уж не задело ли ее? Может, надо помочь?..» Но Рубахин не поднялся, безотчетно еще плотнее прижался к мокрой траве, ползком заспешил к видневшемуся в лунном свете темному комочку…
— Товарищ лейтенант… — робко заговорил он.
Сукуренко тихонько засмеялась и приподняла голову:
— Испугался?
— Ангел… Шла бы ты в медсанроту! — глухо пробасил он.
— Выполняйте задание! — услышал Рубахин и, помедлив с минуту, нехотя пополз к тому месту, где лежал Мальцев.
И странно — теперь он не сердился на нее, наоборот, в душе возникла непонятная неловкость. Странное состояние не прошло и тогда, когда Рубахин достиг кучи хвороста, и позже, когда Петя Мальцев, идя с ним рядом, хвалил его за умение ориентироваться ночью на местности, подчеркивая, как это важно для разведчика…
В сараюшке все уже спали. Рубахин, не раздеваясь, лег на свое место. Вскоре он почувствовал под собой что-то твердое, округлое. Пошарил рукой — фляга. В ней была водка. Он приложился, выпил. И тут только заметил, что Сукуренко внимательно смотрит на него, сидя в расстегнутой телогрейке возле чуть пригашенного фонаря. Он подошел к железной печке, подбросил дров.
— А я испугался, не задело ли вас, — сказал Рубахин, разглядывая свои крупные руки.