— Либо я везу вас в город, господа, либо в аэропорт — болтаться туда-сюда я не намерен. Влипнешь в историю — сколько потом нервов вымотают ваши коллеги. Да и повестки в суд тоже дело не из приятных.
Отказавшись даже от щедрых чаевых, таксист повел машину с журналистами по направлению к городу. Высунувшись в окно почти до пояса и не обращая внимания на встречные машины, Макс сумел разглядеть такси с Кроммером. Сделав еще один круг почета вокруг аэродрома, как бы проверяя, нет ли за ней слежки, машина свернула к обочине, и к ней тут же подошел высокий темноволосый мужчина, одетый в джинсы, пуловер вроде бы голубого цвета — издалека трудно было разобрать — и какую-то куртку. Внимательно оглядевшись по сторонам, он сел в такси.
ЗА 22 ЧАСА ДО УБИЙСТВА
Хорошо одетый, тщательно выбритый, в костюме молодежного покроя господин на вид лет 30—35 вошел в холл женевского отеля «Ричмонд» пружинистой походкой человека, постоянно и внимательно следящего за своей спортивной формой. На его правой, обхваченной на запястье кожаным черным ремешком руке, раскачиваясь в такт шагам, болталась небольшая, но удобная и достаточно вместительная сумка — «визитка». В таких маленьких, всегда находящихся под рукой сумочках люди, много и часто путешествующие, обычно хранят документы (их ведь то и дело приходится предъявлять очередному чиновнику лишь для того, чтобы, бросив беглый взгляд на фотографию в паспорте, он подтвердил еще раз, что вы — это вы), билеты, портмоне с небольшой суммой наличных денег (как раз расплатиться за такси, выпить бокал вина в ожидании рейса или быстро, не теряя времени, протянуть чаевые носильщику или официанту) или бумажник с фотографиями супруги и чада и, что важнее, с чековой книжкой или кредитными карточками. Ведь без них теперь никуда, да и риска меньше, чем с наличными.
Уверенный шаг господина, солидная манера держаться, весь его вид преуспевающего делового человека — бизнесмена явно американской формации говорили о том, что новый постоялец отеля принадлежит к категории людей, не позволяющих никому отвечать коротким «нет» на их просьбы. Хотя в отеле «Ричмонд» незнакомец появился впервые, при взгляде на него невозможно было заметить и следа обычной человеческой нерешительности, мгновенной растерянности, свойственной даже самому самоуверенному человеку, оказавшемуся в новом для него месте, в малознакомых условиях, будь то офис чужой фирмы, новая квартира даже самых близких друзей или холл отеля в чужой стране.
Подтянутый, как струна на скрипке перед концертом знаменитого маэстро, новый постоялец был явно не швейцарцем. Он не произнес еще ни одного слова, но стоявший за стойкой портье наметанным глазом безошибочно определил в стремительно появившемся в холле гостиницы госте западного немца. За ним — мальчик-швейцар тащил объемистый чемодан и на ремне, через плечо, специальную, сгибающуюся пополам вешалку-футляр для костюмов. Именно немца из ФРГ почувствовал в нем портье, а не одного из своих сограждан из другого кантона, для которых родным языком был немецкий, а не французский, не «австрияка» из веселой, всегда весенней Вены, не обычно немного сурового на вид «товарища» из ГДР. И уж тем более не «янки», перепутать с которым для опытного портье невозможно было никого, хотя такая путаница и была бы приятна гостю.
Повинны в такой точности, пожалуй, не только многолетняя наблюдательность и умение читать по лицам и глазам буквально все о постояльце — необходимое качество любого работника гостиницы в любой стране, в любом городе мира, но еще и любовь портье к путешествиям. Каждый год он проводил свой отпуск, путешествуя вместе с женой (а она происходила из немецкоговорящего кантона) по Европе. К сожалению, почти в каждой стране, где он решался заговорить с новыми знакомыми (а те, как и он сам, были зачастую людьми преклонного возраста, пережившими войну) или со своей супругой не только по-французски, ему долго и нудно приходилось объяснять, что он вовсе не немец, а швейцарец, что его родной язык — французский и что в войне он не участвовал. Конечно, раз на раз не приходится. Подобные объяснения ему здорово поднадоели, но, нарвавшись в одном из придорожных французских бистро на грубый ответ хозяина заведения, наш портье в сомнительных местах предпочитал заранее лишний раз прояснить вопрос о своей национальности, а не дожидаться повторения грубости. «Я бошей не обслуживаю! Выматывайтесь отсюда!» — рявкнул тогда им в лицо тот розовощекий, красноносый и пузатый от влитого за всю жизнь в себя вина и пива француз, более чем кто-либо походивший на «дурачка Михеля», как изображают немцев на карикатурах во второсортных журналах.