«Надо бы, конечно, — подумал Ромин, — вновь заранее пройти по маршруту отступления, но нет такой возможности и приходится уповать на удачу, которая от него еще ни разу не отворачивалась. Авось и сегодня повезет».
Войдя в подъезд, он шагнул за порог, в прохладный сумрак, пахнущий старым трухлявым деревом, гнилой капустой и пригорелой картошкой. Придержав дверь, чтобы та не хлопнула, он затаил дыхание и напряженно прислушался — не скрипнут ли половицы ведущей наверх лестницы? На втором этаже площадка, ведущая в квартиры, а внизу только помещение какой-то давно не существующей конторы, ввиду необходимости ремонта и отсутствия дров, не занятой под жилье для эвакуированных.
Выход во двор расположен в глубине подъезда, в темном закутке под лестницей. Метнувшись туда, он дернул за ручку, проверяя, открыта ли спасительная дверь. Слава богу, открыта.
Вернувшись, Ромин тихонько приоткрыл наружную дверь, оставив щель для наблюдения за происходящим на улице. Поглядывая в нее, он стянул зубами с рук варежки и сильно потер замерзшие пальцы о грубое сукно шинели, — нельзя, чтобы они плохо слушались, сейчас многое решится, а действовать надо быстро.
Человек в промасленном ватнике не торопился, шел неспешно, посматривая по сторонам. «Ну, чего тянешь, скотина?!» — мысленно поторопил его Ромин.
Наметанным взглядом Ромин прошелся по лицам и фигурам прохожих — женщины, старухи, двое-трое мужчин разного возраста. Вроде не похоже, что за «ватником» тащится хвост. Так что, господин поручик, кончим связного здесь или поведем во двор? Пожалуй, под лестницей такой заманчиво-темный уголок, тихий, куда редко заглядывают, судя по скопившемуся там давнему мусору, — может, прямо там и…
Он успел отскочить в сторону, когда мужчина в ватнике подошел к дверям подъезда. Сразу оказаться с ним лицом к лицу для Ромина было выше сил. Ухватив вошедшего за рукав, он потянул его к темному закутку под лестницей.
— Все нормально? — облизнув языком внезапно пересохшие губы, спросил Ромин. — Принесли?
— Да, — связной протянул ему туго свернутый листок. — Деньги привезли?
— Конечно, — беря левой рукой сообщение и опуская его в карман, ответил Ромин. Правую он сунул за отворот шинели на груди и, мгновенно выхватив пистолет, ткнул стволом в ватник стоявшего перед ним человека.
Выстрел прозвучал глухо, как негромкий хлопок в ладоши. Лицо связного сразу приобрело какое-то удивленное выражение, и он начал медленно оседать на пол, полуоткрыв рот с побледневшими дрожащими губами. Ромин толкнул его глубже под лестницу, придержал тело, чтобы оно упало без стука. Сдвинул ногой ближе к стене серые валенки с галошами из автомобильных покрышек, на секунду задержался, настороженно прислушиваясь, а потом, распахнув дверь, ведущую во двор, выскочил туда.
Оскользаясь на обледенелой тропке, петлявшей между черными от печной золы сугробами, сараями, тухлыми помойками, Ромин шустро «побежал. Вот и забор. Он, забыв про засунутые в карманы рукавицы, голыми руками, срывая от торопливости ногти, раздвигал доски, протискиваясь в лаз…
Выходя из второго двора, Ромин заставил себя сдержать шаг — не стоило привлекать внимания прохожих. Опомнившись, натянул варежки и, стараясь подавить внезапно возникшую нервную дрожь, пошел по тротуару к вокзалу. Одно дело сделано…
Скопин сидел на полке в служебном купе — безучастно сгорбившийся, какой-то изжеванный, с потухшими мутными глазами, он не понравился Ромину еще больше, заставив злорадно подумать о том моменте, когда и этому усатому идиоту можно будет всадить пулю в сердце. Не долго ждать, совсем не долго.
— Пришел? — повернул к Ромину покрытое потом лицо напарник. И не понять сразу, о чем он спрашивает: о встрече со связным или о самом Ромине?
— Пришел, — буркнул бывший поручик, заваливаясь сзади него на полку. Охватило раздражение — неужели дурак не видит, что человек устал, хочет хотя бы немного отдохнуть, и надо встать, дать ему такую возможность. Так нет, расселся, как истукан.
— А я чегой-то приболел, — наконец поднимаясь, сообщил напарник. — Трясет лихоманка и грудь заложило, спасу нет.
Ромин рывком сел. Этого еще только не хватало для полноты ощущений! Теперь усатый болван не только свалит на него всю работу в поездке, но и не будет выходить из служебного купе, а если и правда всерьез расхворается, то пластом сляжет. Так уже бывало раз или два, и все заранее известно — храп по ночам, жалобные стоны, просьбы срочно добыть бутылку водки, чтобы хорошенько полечиться, найти сала и перцу, назойливые напоминания о необходимости быть предельно осторожным.