– Впечатлительный ты мой. Наговорил всякого разного, возбудил. Как тебе не а-я-яй! Охальник, прелюбодей, коварный обольститель. Во-он там, видишь, сосна на обрыве. Сорви для меня шишку. Я её на тумбочку у кровати поставлю, чтобы вспоминать эти дни. Пока ходишь, успею с ветром договориться.
– У меня для тебя кое-что более интересное приготовлено. Но это сюрприз.
– Сгинь, кому сказала. Сюрприз, само собой, а шишку всё же принеси, я ведь и обидеться могу.
В лучах заходящего солнца Альбина выглядела не лучшим образом. Сумеречный свет безжалостен к увядающей красоте. Гордеев, однако, не замечал возрастных изменений, он парил в потоке сентиментальных романтических иллюзий. Воображение раскрашивало облик любимой женщины в яркие тона.
Он до сих пор был под впечатлением. Всего несколько минут назад Макар держал эту удивительную женщину за талию, нашёптывал на ушко такое, отчего и его, и её тоже, лихорадило. Горячие волны мягко пробегали по телу, останавливались внизу живота, заставляя ускорять дыхание и пульс.
Скажи ему две недели назад, что может произойти нечто подобное, он бы улыбнулся.
“Любовь, развлечение для молодых и шустрых”, – уверенно считал Гордеев, –“в сорок лет нужно думать о том, чтобы не развалиться раньше времени. Желания, тем более интимное влечение, требует затрат слишком большого количества жизненной энергии. Супружеский долг раз в неделю, это предел возможностей. Невосполнимые ресурсы организма необходимо экономить”.
Куда там. Вот уже неделю он вёл себя как бессмертный. Чем больше Веселова позволяла, чем ближе подпускала к душе и телу, чем активнее и глубже разрешала вторгаться в сугубо личные интимные пределы, тем более молодым и сильным становилось тело.
Макар экономил время на сне, чтобы к моменту пробуждения любимой сделать для неё нечто неожиданное, до крайности приятное. Когда Альбина бодрствовала, он вообще не принадлежал себе.
Женщина, которую знал всего несколько дней, превратила его в неисчерпаемый источник энергии и желания. Даже в юности Макар не обладал талантом восстанавливаться после бурных слияний за несколько минут, а теперь не знал усталости.
“Девочка, солнышко, душа моя…”, только так он называл её, ощущая бесконечную теплоту и нежность.
Разгадывая секреты её обаяния, тайны души и тела, Гордеев увлёкся процессом познания до такой степени, что начал сочинять будущее, как обычно это делают девушки в пору созревания. Он готов был раствориться, чтобы проникнуть в суть происходящего, грезил наяву. Даже на расстоянии Макар чувствовал магнетизм её присутствия, заставляющий выпрямлять позвоночник, чтобы казаться немного выше, подтягивать живот, чтобы выглядеть стройнее и моложе.
Альбина гипнотизировала Гордеева зелёным взглядом, загадочной улыбкой, витающим вокруг ароматом женственности. Его тянуло к этой женщине с невероятной силой.
Даже речь и манера рассуждать изменились, не говоря об эмоциях, о которых Макар прежде не был осведомлён.
Ряду состояний, мужчина не мог подобрать названия. Его удивляло острое, необычайно яркое ощущение предвкушения, которое начинал испытывать всего через несколько мгновений после того, как они расставались.
Сердце Гордеева невнятно ёкнуло от первого же пойманного встречного взгляда, проникшего внутрь черепной коробки непозволительно глубоко.
Женщина доброжелательно улыбнулась, и… не отвела взгляд.
Поначалу его разозлила подобная вольность.
“Тоже мне, принцесса. Рыжая бесстыжая. Нечего тут глазки строить женатым мужчинам, не на того нарвалась! Думаешь, нашла лёгкую добычу? Так нет! Экая, право слово, самоуверенность, даже самовлюблённость”.
Вопреки не очень лестному первому впечатлению, поступки Макара выглядели парадоксально. Нечто магически сильное заставило его напроситься за один столик в кафе пансионата.
Как ни силился Гордеев избегать прямого контакта, их взгляды то и дело встречались, заставляя смущаться, отчего по лицу и груди разливалась неприличной яркости горячая кровь, вызывая мощное замешательство, превращая беспричинную неуверенность в душевное смятение и незнакомое ранее ощущение беспомощности.
Несколько дней Макар безмолвно наблюдал за Веселовой (фамилию и имя он узнал у администратора), старался держаться независимо, с демонстративным вызовом здоровался и прощался кивком головы, но в течение дня по возможности держал “рыжую бестию” в поле зрения.