Выбрать главу

- Вам известно, кто это сделал? - спросила она.

- Нет, пока нет. - И мы не стали бы будить вас вот так среди ночи...

- Это ерунда.

- Видите ли, очень часто бывает так, что, если мы начинаем действовать достаточно быстро, пока след еще не остыл...

- Да, я понимаю.

- То нам часто удается...

- Да, да. Пока не остыл след, - сказала Лу.

- Вот именно.

И в комнате опять воцарилась тишина.

- Не можете ли вы сказать нам, были ли у мисс Хоуэлл враги? - спросил наконец Карелла.

- Она была самой милой девушкой на свете, - сказала Лу.

- Ссорилась ли она с кем-нибудь в последнее время или...

- Нет.

- ..звонил ли ей кто-нибудь по телефону с угрозами, а может, ей присылали такие письма?

Лу Каплан более внимательно посмотрела на них.

- Да, - сказала она. - Было одно такое письмо.

- Письмо с угрозами?

- Мы так и не смогли решить. Но все же оно здорово напугало Мэри. Из-за него она купила себе пистолет.

- Какой пистолет?

- Не знаю. Маленький какой-то.

- А не был ли это браунинг двадцать пятого калибра?

- Я не разбираюсь в пистолетах.

- И это письмо пришло к ней по почте или было вручено лично?

- Оно пришло по почте. На адрес театра.

- Когда?

- Неделю назад.

- Она заявляла о нем в полицию?

- Нет.

- А почему?

- А вы что, не видели "Гремучую змею"?

- То есть как это? Что вы хотите сказать? - не понял Карелла.

- "Гремучая змея" - это мюзикл. Пьеса, в которой играла Мэрси.

- Нет. Не видел.

- Но вы, конечно, слышали о ней.

- Нет.

- Господи, да в каком же мире вы живете? Вы что, с луны свалились?

- Весьма сожалею, но я не...

- Простите, - тут же прервала его Лу. - Обычно я... Я просто очень хочу... Простите меня ради бога.

- Ничего, ничего, - успокоил ее Карелла.

- Во всяком случае.., спектакль наделал много шума.., вначале были неприятности, понимаете... Нет, вы и в самом деле ничего не слыхали? Об этом писали все газеты.

- Ну, что же, по всей вероятности, я пропустил эти статьи, - сказал Карелла. - Так в чем же состояли эти неприятности?

- Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!

- Увы! Не знаю.

- Вы не слышали о танце Мэрси?

- Нет.

- Ну, хорошо. В одной из сцен Мэрси танцует в заглавной роли совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том, чтобы выразить.., да ну ее к черту эту идею. Главное в том, что в танце этом не было ничего неприличного, даже ничего сексуального! Но полиция в этом не разобралась и запретила пьесу после первых же двух спектаклей. Постановщикам пришлось обратиться в суд с требованием разрешить спектакль.

- Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.

- Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.

- Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.

- У нее не было разрешения.

- Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...

- Один из ее друзей продал его ей.

- А фамилия этого ее друга?

- Гарри Донателло.

- Импортер, - сухо заметил Карелла.

- Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.

- Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.

- Когда это было?

- Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?

- Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.

Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.

- Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.

Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:

ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.

Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.

Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.

Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.

Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.

- Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.

Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.

- Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.

На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.