Под сердцем разлился холодок. Такое чувство, словно упал с высоты и стремительно приближается зеркало темной холодной воды, и… нет, скорее стоишь на краю площадки и не решаешься шагнуть вниз, где… и…
– Да. Уверен.
Она перевела дыхание, помолчала, все так же глядя мне в лицо. Потом встала, подошла к телефону и набрала номер.
– Алло, это ты? Не надо меня ждать, я сегодня не приду. – она снова посмотрела мне в глаза и добавила в трубку: – Ты знаешь, я, наверное, больше вообще не приду… Я встретила другого человека. Прости…
К утренней медитации я проснулся сам, не дожидаясь звонка будильника. Оксана уютно посапывала, отвернувшись к стенке. Я встал, положил у окна коврик, сел в позу лотоса и закрыл глаза, чувствуя, как чистая энергия утреннего солнца, воздуха, всего мира сматывается в области пупка единым сверкающим клубком из множества серебряных нитей. Сознание раскрылось, дыхание стало светлым и радостным, сладостный покой принимал меня в свои объятия.
Услышав шорох, я приоткрыл глаза; Оксана проснулась, натянула одеяло до подбородка и осматривалась с потерянным видом. Ничего удивительного – ушла романтика вечера, ее смешного испуга и неожиданного знакомства, сладких поцелуев и таинственного полумрака. Настало утро. Ясный солнечный свет, отдохнувший разум. Сейчас она наверняка удивляется вчерашнему сумасбродству и жалеет о случившемся. Но меня ее растерянность нисколько не позабавила. Я почувствовал, что не воспринимаю ее посторонней, случайной гостьей. Она казалась частью меня самого, нужной, неотъемлемой частью, и я действительно не хотел, чтобы она уходила.
Оксана посмотрела на телефон, прикусила губу, вздохнула, протянула руку к одежде.
– Я люблю тебя, – сказал я и понял, что это правда. – Оксана, я тебя очень люблю.
Она несмело улыбнулась, потом рассмеялась, решительно откинула одеяло, встала – обнаженная грация – потянулась, вскинув руками волосы, в несколько мелких шажков приблизилась ко мне. Атласная кожа искрилась золотом в утренних лучах. Опустилась передо мной на колени, сладострасно – какая тут, к черту, медитация! – поцеловала, прижалась.
– Ты знаешь, – сказала, – я тебя тоже очень люблю.
И я почувствовал то, что называется Нирвана.
Суффисткие техники. Первый этап – дыхательная, все в одном ритме: разворот – вдох, рука вперед – выдох, разворот – вдох, другая рука – выдох. Однако чувствовал я при этом не очищение сознания, а ощущал всем телом, всей кожей, умом, душой, как Оксана идет от метро к дому – к моему дому. Я дал ей ключи от квартиры.
Разворот – вдох, рука – выдох.
Только бы замок не заело. А вдруг не придет?
Второй этап – вращение. Вращение под музыку, и скорость нарастает, и нужно увидеть отражение своего сознания, а я вижу ее глаза и улыбку. Она, наверное, уже пришла, сидит, поджав ноги, на диване и листает журналы… А я здесь вентилятор изображаю… Милая, даже не обижается, что я не ее встречаю, а бегаю на эти идиотские медитации.
Третий этап – релаксация. Надо почувствовать землю, ее незыблемость, ее материнское тепло… А дома меня ждет Оксана.
Я встал и двинулся к дверям, поймал горесно-удивленный взгляд Милены, вернулся и подошел к ней.
– Спасибо тебе за все, – сказал я.
– Прощай, – она поцеловала меня и проводила до дверей.
Не надеясь на трамвай, я быстро бежал по улице – и вдруг ощутил, как под ногами мерно вздрагивает асфальт. Что-то не так. Я остановился.
Какая необыкновенная тишина… Ни единого звука в центре города, ни единого движения. Замер дым над закопченой трубой котельной, замерли прохожие с напряженными лицами, с торопливостью в позах, замерли машины посреди проезжей части, замерли дымки из выхлопных труб.
Лишь асфальт мерно подрагивал под ногами, все сильнее и сильнее. Дохнуло холодом – и из-за поворота появился всадник; рыцарь несся совершенно бесшумно, черный, словно бездонный провал. Черный конь, черные доспехи, конический шлем на уровне пятого этажа, шпоры царапают стены домов по разные стороны улицы, копье в руке, алый, светящийся плащ за спиной, и сотрясается земля под ударами копыт. Он приближался, кровавыми бликами отражался плащ в окнах домов, и от невероятности происходящего я не ощущал страха.
Повернулся шлем – я почувствовал взгляд из-под забрала и понял, что всадник узнал меня – и опустилось плавно копье, и острие его нацелилось мне в сердце. Подрагивал асфальт, приближался всадник, опустилось огромное копыто – и смяло капот голубого «жигуленка», опустилось копыто – и накрыло женщину на остановке, и брызнула в стороны выдавленная тяжестью гигантского коня кровь, полетели клочья плоти, дохнуло холодом, и подогнулись колени. Я упал, над головой промелькнуло копье, латная перчатка, шпора – всадник промахнулся!
Я вскочил, посмотрел ему в спину: рыцарь поднял коня на дыбы, но – узка улица, не развернуться на ней гиганту. Дрогнул под ногами асфальт, сверкнул алым плащ, всадник свернул – и, выдохнув ушедший ужас, зашумел город. Завизжала резина, я обернулся: у голубого «жигуленка» подвернулось вовнутрь переднее левое колесо, дымилась об асфальт резина, машину выкинуло на встречную полосу, не успевший отвернуть грузовик сильным ударом смял капот, легковушку отшвырнуло, она крутанулась вокруг своей оси и ударила стоящюю на остановке женщину – брызнула кровь, взметнулось в воздух тело, покатилось по тротуару тряпичным мешком, и все перекрыл истошный женский визг.
Я почувствовал упавшую на лицо теплую каплю, машинально вытер – красная – очнулся, завертел головой, соображая, что делать. Скорую? Милицию? В кабине телефона-автомата мужчина в длинном плаще уже кричал в трубку, вокруг места проишествия быстро собиралась толпа. И без меня народу хватает, а дома Оксана ждет. Я помчался на метро.
Всю дорогу я пытался понять, откуда взялся тот странный мираж; может, я почувствовал то, что произойдет через минуту, и увидел это столь красочным образом? Или всадник возник в памяти уже после того, как на моих глазах погибла женщина? Или мстит тот самый мифический круг? А впрочем, какая разница? Главное – меня ждет Оксана… Кстати, нужно подарить ей новые туфли.
Притих ночной город, застыли в полном покое фонари и ветви деревьев, не тявкали на балконах собаки, не доносились шаги поздних прохожих. Можно подумать, в городе я остался один. Застыл в охотничьей стойке бездомный пес, и страшная догадка зародилась в мозгу. Как подтверждение, стала мерно подрагивать под ногами земля.