— Ты знал и молчал, — говорит Лена куда-то в пустоту комнаты, говорит устало, будто намерена этой фразой закончить, а ни в коем случае не начать разговор.
Какой-то десяток секунд, а может, целую минуту он раздумывает, надо ли так сразу принимать этот вызов, не проще ли в чем-то усомниться, сделать удивленное лицо, а уже потом постепенно сказать все то, о чем думал, объяснить, почему молчал, хотя почти был уверен, что говорить все равно придется. Но уже следующая фраза перечеркивает все разом.
— Значит, Сашка не ошибся.
— Ах, оставь, при чем здесь Сашка. — И вот уже какой раз раздражение выплеснулось наружу.
— Да, конечно, Сашка здесь ни при чем.
Лена поводит плечами.
— Сейчас ты скажешь, что оберегал мой покой, мое достоинство, что они хотят поставить тебя на колени, но ты не из таких. Ах, как я хорошо знаю, о чем ты скажешь сейчас.
Сергей неудобно привалился к дверному косяку и вдруг, казалось, почувствовал горячий ток крови, который хлынул куда-то вниз, оставляя холодными и непослушными губы, щеки, массивный лоб, покрывшийся разом липкой испариной. Он отчетливо увидел Сашку, тяжелые челюсти Димки, застывшие на уровне его глаз, пухлые Лешкины губы. Они неподвижны, но в них существует какая-то скрытая брезгливость. Сейчас губы сложатся в усмешку, и сразу все станет очевидным — они презирают его. Он увидел всех сразу, а еще он увидел низкий потолок комнаты встреч, и стол посредине с десятком перегородок, и Николая. Он сидит, чуть наклонившись, руки выброшены прямо перед собой на тот же обшарпанный стол. Сейчас он поднимет голову, согласно покачает ей, будто все сказанное ему известно заранее, и вопрос «где Сергей», и как там Лена. Все вздрагивают, а Лешка поморщится от этого вопроса. Он хорошо видит, как Лешка морщится. Нижняя губа оттопырена, отчего делается еще толще, словно Лешке что-то сказали обидное. А на самом деле Лешка презирает его. И ему неприятна эта вынужденная необходимость даже вспоминать о нем. И вот теперь они пришли сюда. Они восстановили против него Лену. Они мстят ему, они… Горечь и неприязнь — все разом перемешалось и, накатываясь одно на другое, хлынуло из него и заставило говорить сбивчиво, непоследовательно, зло.
— Нет, ты не знаешь, ты ничего не знаешь. Теперь вы все заодно. Я ушел со стройки, уехал из города. Неужели этого мало? Они преследуют меня даже здесь.
А ты? Ах да, я и забыл, ты всего-навсего женщина — существо, не созданное для борьбы. Ты оказалась во власти смятения, растерянности, и я воспользовался этим. Какая там любовь, о ней нет и речи.
Сергей горько рассмеялся.
— Во всем виноват я, тиран и карьерист. Ну нет, дорогая, иногда полезно услышать правду о самой себе. Маленькая убитая горем женщина. К черту наивность, тут ею и не пахнет. Расчет, расчет, расчет. Все взвешено до мелочей. Ты выбрала меня, потому что я выгодней. Я тщеславен, и ты поставила на мое тщеславие, как ставят на резвую лошадь. А теперь вдруг в тебе заговорила совесть. А где она была вчера, твоя совесть, где? Оказывается, ты всего-навсего жертва, обманутое, невинное существо. Какой же я осел! Нет, милая моя, тебя ждет разочарование.
Отрывисто щелкает зажигалка, он никак не может прикурить.
— Да, разочарование. Ты надеешься на отпущение грехов, но их слишком много. Не я, а ты предала его чувства. Не я, а ты сказала: «Так будет лучше». Да, я любил тебя, но разве ты была безучастна к нашим отношениям. А наши встречи, их было не так мало. Так что всякий разговор о смятении, растерянности — удобная ложь. Еще не состоялся суд, а ты уже пришла ко мне. Не к Лешке, который завяз во всей этой истории, и еще неизвестно, чем бы она для него обернулась, а ко мне. Я стоял в стороне. У меня все ладилось. Я был выгодней. Ты помнишь, Николай позвонил поздно вечером и сказал, что хочет приехать к тебе. Но завтра был суд. Надеюсь, ты не забыла придуманной легенды: к хозяйке приехали родственники, и в твоей комнате она устроила спать свою сестру. А я лежал на диване и все слышал. Вот тогда я понял, — Лена Глухарева не так наивна. Мне показалось это удачной выдумкой, и я постарался ее забыть. Хотя мне стоило подумать, ой как стоило подумать. Но я был влюблен, и все мои мысли были вывернуты на один манер. Теперь же ты настроена все забыть. И вот уже в какой раз эти всплески: «Как ты мог», «Ты знал и молчал».