Ахет готовился снова оказаться в кабинете, но его привели во внутренний двор. Стены без окон, единственная дверь, под ногами песок, в центре столб с висящими кандалами. Лучшего психологического давления на цивилизованного иностранца придумать невозможно.
Вслед за Шери во двор вошел и начальник участка.
— Некогда мне с тобой возиться, — прохрипел он, сожалея, что упускает такую возможность поиздеваться над чужаком. — Камера нужна. Много задержанных после драки.
— Вы отпускаете меня? — поинтересовался египтянин.
— Да. После исполнения приговора.
По спине Ахета пробежал холодок. Слово «приговор» могло означать что угодно в устах служителей местных законов. Фотомодель растерянно улыбнулся, стараясь разжалобить полицейских больше внешним видом, нежели словами.
Начальник махнул рукой, и Шери подтащили к столбу, надели на запястья тяжелые браслеты, защелкнули в их петлях небольшие висячие замки, сняли наручники.
— Что ж. Приступим… У тебя есть другое имя, кроме запрещенного?
— Да.
— Назови.
— Аахешерим. Меня мать так назвала.
— Это на каком языке.
— На ааритском.
— Еще лучше. «Моя твоя не понимать». Что значит?
— Не знаю. Я не учил тот язык.
— Язык матери и отца уважающий их сын должен знать, — начальник подвел итог новому допросу и развернул лист бумаги, хранившийся до этого момента за его поясом. — Аахешерим Шери, ты обвиняешься в богохульстве, непристойном поведении, оскорблении жителей внешним видом, нападении на начальника полиции, то есть, меня, и неуважении своих родителей. Смягчающим обстоятельством является иностранное гражданство. Однако…
После этого слова Ахет инстинктивно сжал кулаки, подавляя непроизвольную дрожь.
— Однако… — еще раз повторил блюститель закона, растягивая свое удовольствие. — Однако… Пятидесяти ударов плетью и пожизненного запрета на въезд в страну будет достаточно, чтобы искупить такие деяния. Приговор окончательный и отмене не подлежит.
Египтянин поймал себя на мысли, что, если выживет, то c густо украшенной шрамами спиной о прежней карьере можно будет забыть. Но выжить ради Тиа он должен. И не просто должен, а обязан! Начальник сделал несколько шагов вбок и встал так, чтобы видеть лицо жертвы.
— Приступай!
Ткань рубахи затрещала на спине под сильными руками полицейского.
— Прости меня, Тиа, прости… — грустно прошептал Ахет. — Я слишком поторопился, за что и расплачиваюсь сейчас.
— Десять ударов за оскорбление своим именем, — гордо изрек старший по званию.
Тихий свист кожаных ремней, и к трем посиневшим полосам от пальмового прута добавились еще пять широких, наливающихся кровью. Пальцы египтянина с силой обхватили цепи кандалов. Он молчал. Второй и последующие три удара выбили из него только шумные хриплые выдохи.
— Разве так наказывают за святотатство? — начальник отобрал плеть у подчиненного. — Учись!
Ахет сжался, понимая, что крика сдержать уже не сможет. А проявлять слабость в такой ситуации — лишь позорить себя. Он приготовился принять новую порцию боли.
Несколько выстрелов в помещении прервали удар, ремни лишь слабо зацепили кожу.
— Вы — за мной, ты — карауль, — скомандовал начальник подчиненным. — Потом продолжим.
Ахет облегченно вздохнул, оставшись наедине с полицейским. Замки на браслетах ожили, стали черными скорпионами, которые заскользили по рукам парня, спрятались в рукавах, а оттуда, перебирая лапками по обнаженной коже, сползли на песок. Шери повернулся лицом к охраннику, едва заметными движениями раздвинул оковы на запястьях. Как только оставшийся на карауле отвернулся на шум, египтянин резко выдернул руки из кандалов и бросился к мужчине. Прижав того к стене, Ахет сделал глубокий вдох, вбирая силы и знания. Охранник потерял сознание и был опущен на песок. Теперь парень знал каждый вход и выход в участке, движение общественного транспорта. Без раздумий он проскользнул внутрь помещения, придерживая спадавшую с плеч разорванную одежду. Прячась за углами, беглец пробрался на склад, нашел мешок с вещами и бросился прочь. Его исчезновение не заметили: потасовка между нарушителями спокойствия и полицейскими переросла в серьезное противостояние.