— …Что я должен напоминать тебе о хороших манерах!
— Пожалуйста, — начала я, — я не против… он очень хороший стюард.
— Но я возражаю, сеньорита. Тысяча извинений за моего соотечественника. И он не хороший стюард, а невежественный мальчишка. — Последовал еще больший поток ругательств, пока стюард терпеливо стоял на коленях, убирая беспорядок.
Но когда он наконец выпрямился, лицо стюарда не выражало обиды. Он продолжал улыбаться, готовый угодить.
— Принеси другой поднос. Два подноса, — приказал дон Рамон, и словно это было привилегией, стюард вернулся на кухню и на этот раз в правильном порядке установил перед нами подносы с горячей ароматной пищей.
— Умеете настоять на своем, — сухо бросила я.
— Конечно.
Я подумала про себя, что он способен внушать симпатию и отвращение, любовь и ненависть. Но промолчала и просто отпила из стакана смесь ледяных фруктовых соков.
— Хотя тут особый случай, сеньорита. Этот мальчик, стюард, раньше был чистильщиком обуви. Вы ведь слышали о них в Чарагвае?
Только несколько предложений во время инструктажа два дня назад. В том смысле, что в Куиче, столице Чарагвая, британский доброволец Мораг Камерон работает в общежитии чистильщиков.
— Немного.
— Но вы слышали о Дике Уиттингтоне?
— Разумеется.
— И что он думал, будто улицы Лондона вымощены золотом?
— Да.
— Все чистильщики — Дики Уиттингтоны. Они еще мальчишки. Приезжают из горных индейских деревень в Куичу ловить удачу. У них деревянный ящик, немного денег, чтобы купить щетку и сапожный крем. И вот их жизнь. Они не знают, что город — не деревня. Им негде жить. Пока не открылся британский приют, они спали на тротуарах. Сейчас съехались добровольцы со всего мира. Они понемногу обучают ребят. И хотя эти парни не станут лордами-мэрами Лондона, некоторые не только чистят ботинки. Наш второй стюард, например, добился небольшого прогресса — хотя недостаточного.
— И вы им помогаете, дон Рамон?
— Немного помогаю и много мешаю — как говорят ваши британские помощники. Но ведь британцы очень упрямы, не так ли?
Заметив, что второй стюард напряженно наблюдает за нашей реакцией на восхитительно пахнущие пирожные, салат из моллюсков и экстравагантную смесь из шоколада и бананов, стоящие перед нами на подносах, я признала, что мы упрямы, и приступила к еде.
— Хотя в Чарагвае даже британцы меняются. — Он улыбнулся с видом знатока.
— Как? — переспросила я.
— Открывают новые высоты и глубины. Становятся менее серьезными.
— Вы знаете многих британцев?
— Кое-кого, — ответил он уклончиво.
— Посла и миссис Малленпорт?
Дон Рамон промокнул губы салфеткой и осторожно произнес:
— Не так хорошо, как хотелось бы. Но его превосходительство и миссис Малленпорт очень популярны, поэтому не думаю, что вам нужно бояться.
Я и не боялась. Посол в Вашингтоне на конференции, поэтому я увижу его не сразу. Но меня слегка тревожила моя новая должность. Прежде я никогда не работала в посольстве и гадала, сумею ли приспособиться, выполнять поручения так, как им нравится. В посольстве, кроме того, много приемов, а я, как ни нелепо это может показаться в двадцать пять лет, довольно застенчива. Возможно, как заметил дон Рамон, я слишком много времени провела в душном лондонском кабинете. Ну вот, сейчас я его покинула. Интересно, что скажет дон Рамон, если узнает — меня послали только потому, что другие секретарши в отпуске или с новыми соблазнительными бойфрендами. Наша дружба с исполнительным сотрудником Регистра только что закончилась. Из-за моей матери. Не потому, что она собственница — совсем наоборот. Просто я поняла, что не выйду замуж, пока не почувствую в себе тот же огонь любви, как она с моим новым австралийским отчимом.
— А сейчас мы снижаемся, сеньорита, — прервал мои мысли дон Рамон. — Над горной цепью снова может тряхнуть. В отличие от прежней жизни, сеньорита Мадруга, в Чарагвае вам не грозит то, что у себя вы, британцы, называете «ни шатко ни валко». — Для большей убедительности дон Рамон указал в иллюминатор. — Поверните голову, сеньорита, и под крылом далеко внизу вы кое-что увидите. Вон там — огромный шрам через весь горный хребет. Видите?
— Да. Как порез ножом.
— Именно. Это огромная трещина от землетрясения. Она тянется от Панамского залива до мыса. Кое-кто считает, что она пересекает океаны и возвращается с противоположной стороны.
Я поежилась:
— Вы когда-нибудь попадали в землетрясение?