Прощай свобода...
С карфагенского корабля неспешно перелез через борт дородный человек с выбритой до синевы головой. Был он одет не по-военному, но подпоясан дорогой перевязью с коротким мечом. Воины почтительно расступились перед ним. Он подошел к молодому военачальнику, бросил несколько слов. Тот, видно, возразил. Бритоголовый повел на него набрякшим веком, этого оказалось достаточно: молодой, сверкнув непримиримыми глазами, повиновался, отошел в сторону.
Горгий ощутил на себе жесткий оценивающий взгляд. Услышал вопрос на ломаном греческом – шел он будто из чрева карфагенянина.
– Это твой корабль?
– Нет, господин, – поспешно ответил Горгий. – Я выполняю волю своего хозяина, Крития из Фокеи.
– Критий из Фокеи, – повторил бритоголовый, еле шевеля губами. – Куда послал тебя Критий? В Тартесс?
– Да, господин. По торговому делу.
– Ты не похож на грека, фокеец. Где ты рожден матерью?
– В Колхиде, на понте Эвксинском.
Неясно было, понял бритоголовый это или нет. Он сказал что-то воинам, и те мигом расшвыряли грубые холсты и доски, прикрывавшие трюм. Трюм был набит серым песком, из него торчали горлышки полузакопанных амфор. Темнокожий воин сорвал залитую смолой затычку – ком виноградных листьев, – сунул в амфору копье. Несколько амфор вытащили воины. Тыкали копьями в песок – не спрятано ли что в нем.
– Вино и масло, – сказал Горгий бритоголовому. – Еще египетские благовония...
– Это весь твой товар? – презрительно спросил тот.
Горгий заколебался. Все равно ведь обшарят корабль, уж лучше сказать правду.
– Еще янтарь...
– Показывай.
Горгий взглянул на свои руки, прикрученные к бокам. Повинуясь жесту бритоголового, воин развязал ремни. Горгий повел важного карфагенянина в дощатую каюту. Стража двинулась было следом, но тот взмахом руки пригвоздил ее к месту.
В каюте карфагенянин уселся на скамью, по-домашнему ослабил перевязь, распустил живот. Горгий достал из тайника мешочки с янтарем. Карфагенянин долго разглядывал золотистые и зеленоватые куски. В брюхе у него урчало, взгляд уже не был жестким. Отобрал штук десять, сунул за пазуху. Корабль качнулся, он чуть не сполз со скамьи – Горгий деликатно придержал опасного гостя за круглый локоть.
– Светлая Танит! – вздохнул карфагенянин. – Люди по твердой земле ходят, едят жареных молочных щенят... искусные женщины их развлекают... А мы с тобой, грек, болтаемся в море, как луковицы в тощей похлебке.
Горгий удивленно посмотрел на него: уж не ищет ли бритый сочувствия? Решил промолчать.
– Верно говорю? – не отставал карфагенянин.
Пришлось Горгию согласно кивнуть.
– Что поделаешь, служба такая. – Карфагенянин еще расслабил перевязь, поставил меч меж коленей. – Ты меня не бойся, грек. С тебя и взять-то нечего: товар твой – кал собачий.
Вдруг осклабился, ткнул Горгия большим пальцем под ребро: пошутил.
Играет со мной, как лиса с зайцем, подумал Горгий, отирая взмокшие ладони о гиматий.
– И корабль у тебя – поганая лохань. Верно говорю?
И опять согласился Горгий. А сам подумал: много ты понимаешь, базарный вор... Одного свинца на обшивку днища двести талантов пущено...
– Что ж с вами, греками, делать? – размышлял вслух карфагенянин. – Людишки у тебя – дохлятина, много за них не дадут. Сам ты, верно, ничего – камни таскать годишься... Ну, что посоветуешь?
Горгий молчал, тоскливо глядя на тесаные доски палубы.
– Ну вот что. Посидел я у тебя – и хватит. Дух тут тяжелый. Вижу, хитер ты, грек, не хочешь по-приятельски рассказать, почему с таким дрянным товаром пускаешься в такую даль. И не надо. Неохота мне портить слух твоим враньем. Плыви-ка себе дальше, в Тартесс.
У Горгия будто холодная змея по кишкам проползла. Играет, пес бесстыжий, издевается...
Карфагенянин приподнял тяжелые веки, с интересом посмотрел на Горгия.
– Чего же не пляшешь, грек, от радости? Думаешь, шучу? Понравился ты мне, клянусь светлой Танит. Хочу с тобой еще раз повидаться – когда пойдешь обратно из Тартесса. Да и ты, верно, захочешь похвастать, показать старику Падрубалу – это меня так зовут, – каких товаров наменял в богатом Тартессе, да обгадят его боги сверху донизу... Ну, чего не радуешься?