Так они шли час или больше, пройдя, по расчету Горгия, добрую дюжину стадий.
– Далеко еще? – спросил он.
Эхиар не ответил, и Горгий повторил свой вопрос громче. Ему вдруг показалось, что старик ведет их куда-то в Океан, откуда нет выхода, ведь старик-то был чокнутый, но тут же он подумал, что ход постепенно поднимается, значит не может вести под океанское дно. Тут Эхиар остановился, и Горгий с ходу налетел на него.
Эхиар шарил в темноте по стенам. Глухо прозвучал его голос: «Лезьте за мной... сюда, вправо». Один за другим они пролезли на четвереньках в дыру и поняли, что подземный ход кончился. Теперь крутыми зигзагами шла вверх лестница, зажатая меж тесно сдвинутых каменных стен. Поднимались долго, Эхиар часто останавливался перевести дух, лица у всех были мокрые от пота.
– На небо, что ли, лезем? – проворчал Диомед. – Мне туда не надо...
Немного посветлело, становилось легче дышать. И вот подъем кончился. Они вылезли на небольшую квадратную площадку, огороженную зубчатой стеной, над ними распахнулось ночное небо – безлунное и беззвездное, но все же показавшееся светлым после долгой слепой темноты. Тучи плыли над самой головой.
Подошли к стене, выглянули из-за каменных зубцов.
– Вот это да, клянусь рогами коровы Ио! – вырвалось у Диомеда. – В самую середку попали!
Внизу под ними была широкая храмовая площадь. А вот и серебряный купол храма, он вобрал в себя весь слабый свет ночи и тускло поблескивал. Мрачно чернела поодаль громада царского дворца...
Башня Пришествия – вот куда Эхиар привел их!
– Как же так? – изумился Горгий. – Мне говорили, что в эту башню нет хода.
– Верно, – откликнулся Эхиар. – Ход в башню известен только царям Тартесса.
– Значит, ты действительно царь, – тихонько сказала Астурда.
А Диомед крепко почесал голову и заметил:
– Знала бы моя покойная мама, как высоко забрался ее сын... с царями в обнимку ходит...
Внизу, возле дворца и храма, расхаживали стражники с факелами. Им и невдомек было, что с башни Пришествия на них глядит важный государственный преступник. А если б они и знали – как достанешь? Близко ухо, а не укусишь.
Далеко на севере, за мостами, клубился в красном отсвете дым – что-то там горело. Видно, гадирцы перешли-таки Бетис, под самым Тартессом разбили боевой лагерь. А на юге, если присмотреться, можно было различить в море тусклые огоньки – то, верно, горели факелы и плошки с маслом на карфагенских кораблях, осадивших Тартесс.
Город спал. Ворочались на мягких ложах блистательные. Храпели в своих кварталах купцы и моряки, рыбаки и ремесленники. Чмокал во сне Полморды, честный гончар, твердо вознамерившийся пережить любые события в Тартессе.
Спал великий город. Он разгромил восставших рабов, он двинет поутру свежие силы на гадирские отряды, он попытается отбросить за Геракловы Столбы карфагенский флот – и опять без помехи поплывут его корабли тайным путем на Оловянные острова, на очень далекие Касситериды...
А он, Горгий, не спит, и душу его гложет тревога. Полжизни прошло, а он так и не знает ни семьи, ни собственного дома. В его возрасте люди имеют сыновей – крепконогих юношей, допущенных к кулачному бою и метанию дротика; имеют дочерей, умеющих играть на кифаре и приготовлять пищу в помощь матери. А его, Горгия, мотает судьба по ойкумене из конца в конец. Что нужно ему на чужбине, в очень далеком Тартессе? Всюду видит он вражду и кровь, ненависть и обман... Да что же это вы, милосердные боги, никакой жалости нет у вас к сыну человеческому?..
Он ощутил тепло прикосновения, легкая рука легла на его плечо. Астурда! Он притянул ее к себе, крепко обнял, зажмурил глаза. Одна только ты и осталась у меня, чужеземка...
Половину башенной площадки занимало какое-то сооружение. Диомед ходил вокруг него, трогал холодный металл, цокал языком – у Горгия перенял смешную привычку. Низко над головой шли тучи, и казалось, что не тучи, а башня плывет по океану ночи, не имеющему берегов.