Не погнушался, сам поднес Тордулу чашу. Строптивец оттолкнул чашу, вино выплеснулось на пергамент, на сандалии Индибила. Начальник рудников побагровел, страшным взглядом посмотрел на Тордула. Приоткрыл дверь, вполголоса отдал стражникам короткое распоряжение.
«Вот и все, - устало подумал Тордул. - Сейчас схватят… накинут петлю на шею, удавят…»
Вошел человек мрачного вида, с длинными волосатыми ручищами. Однако не палачом оказался он, а лекарем. Быстро, умело размотал одеревеневшие от крови и грязи тряпки на тордуловом плече, промыл рану кисло пахнущим настоем, наложил повязку. Тордул но сопротивлялся. Сидел на скамье, понурившись, безразличный ко всему.
Перед тем как кликнуть стражу и отправить Тордула в двадцать девятую толпу, Индибил промолвил сухо:
- Запомни: как только пожелаешь, ты будешь доставлен к своему родителю.
Прошло полмесяца или немногим больше, и Тордул второй раз предстал перед начальником рудников. Это было в тот день, когда прибрел он утром к чужому котлу, встретил Горгия и сцепился со стражниками.
Как и в первый раз, Индибил предложил беспокойному рабу еду и питье. Тордул поколебался немного. Потом решительно придвинул к себе блюдо с мясом, налил в чашу вина до краев, жадно выпил. Был он очень голоден, это верно. Но не от голода набросился на еду. Задуманное дело требовало свежих сил. Так говорил он самому себе, утверждаясь в этой мысли.
Блистательный Индибил полулежал в кресле, с насмешливой улыбочкой поглядывал на бурно насыщавшегося Тордула.
- Ну как? - спросил. - Еще не хочешь домой?
Тордул взглянул исподлобья, вытер ладонью жирные губы.
- Не засоряй моего слуха ненужными вопросами, - сказал он резко.
Побагровел Индибил, дрыгнул ножкой, однако и на этот раз стерпел неслыханную дерзость.
- Послушай, - сказал Тордул как ни в чем не бывало. - С больной рукой мне трудно управляться с кайлом. Переведи на другую работу.
Охотнее всего Индибил перевел бы этого наглеца туда, откуда никто не выходил, - на рудник голубого серебра.
- Хорошо, - процедил он сквозь зубы. - А теперь если ты насытился, то отправляйся в свою вонючую толпу.
Велел, чтобы посадили Тордула на чистую работу - подсчитывать ящики с рудой.
Иногда Горгий работал наверху - таскал ящики для подсчета. Тордул приветливо ему улыбался, усаживал рядом, заводил разговоры про целебную мазь - из чего, мол, ее делают, да всякий раз совал греку то пол-лепешки, то кусок сыру. Стражник хмурился, гнал Горгия работать, но словесно, без пинков и зуботычин.
А потом Тордул перевелся в ту пещеру, где жили Горгий с Диомедом. Все ему удавалось, счастливчику этакому. Ну, может, и не совсем счастливчик, как-никак тоже в неволе, но чистая работа и сытный харч - тут все равно что счастье.
Однажды после работы притащил Тордул целого жареного кролика.
- Где ты добываешь такую еду? - удивился Горгий.
Тордул не ответил, только рукой махнул.
Пока греки с жадностью обгладывали хрусткие кости, он приглядывался к рисункам на стене.
- Кто рисовал?
- Он. - Горгий кивнул на Диомеда. - Не узнаешь? Ваш царь Аргантоний.
Тордул засмеялся, покачал головой: ну и ну!
- А это кто?
- Павлидий, чтоб собаки его кишки по базарной площади растаскали, - с полным ртом ответил Диомед.
Тордул помолчал, потом сказал:
- Слыхали? Того раба, что третьего дня бежал, поймали у реки. Жажда, видно, замучила его, спустился к реке, а там кругом засады. С полдюжины стражников, говорят, он положил на месте, прежде чем его скрутили.
- Что ж с ним теперь будет? - с печалью спросил Горгий.
- Изведает высшее счастье, - Тордул усмехнулся, - будет добывать для царя Аргантония голубое серебро… пока не издохнет.
Знал Горгий, что не полагается в Тартессе допытываться, для чего нужно голубое серебро, но теперь-то ему было все равно.
- Мы, греки, привыкли жить по-простому, - задумчиво сказал Горгий. - Дерево есть дерево, собака есть собака. Всему свое назначение: людям одно, богам другое. А у вас все не просто… Ума не приложу, что это за голубое серебро и что из него делают…
- Никто не знает, - ответил Тордул, поджав острые колени к подбородку. - Тысячи рабов долбят гору, мрут, как мухи, для того, чтобы отправить в Сокровенную кладовую два-три пирима голубого серебра за месяц. А знаешь, сколько это - пирим? Вот, на кончике ногтя поместится.
- Для какой же все-таки надобности его добывают? - допытывался Горгий. - Делают что-нибудь из него?
- Делают, а как же. Лет сорок копят, потом глядишь - щит сделают. Потом на другой начинают копить.