И это было правдой. Хотя, конечно, это не она – это он входил в нее так, что необыкновенно хорошо было им обоим.
Менялись они и другими ролями, возникающими в семье. Если он был ее Маленькой Девочкой, ее Дочечкой, то она, соответственно, была Мамочкой, но когда она давала ему понять, что ей хочется перемены, Маленькой Девочкой становилась она, а он был, соответственно, Папочкой. Придумывали они друг другу и совсем особенные роли, настолько интимные, что об этом просто невозможно рассказать.
И это продолжалось, и продолжалось!..
12
Конечно, Оксана осталась жить с ним, хотя у нее была и своя квартира не так далеко от его дома.
На следующий день они съездили за ее вещами, и принялись жить вместе.
Игра в переодевания стала их самой любимой и совершенно необходимой для них игрой. Два или три раза она нарядила его взрослой женщиной – этакой «суперсекси». Пояс, чулки, эротичные трусики, бюстгалтер с поролоновыми вставками, обозначающими груди, черное маленькое платье, изысканный макияж… Это было очень приятно обоим.
Но гораздо приятнее было и ей, и ему, когда она наряжала его маленькой девочкой, и обращалась с ним соответственно. Он крутился перед ней в своем детском пышном платье, в цветастых панталончиках с кружевами и пышных бантах в прическе, а она поправляла ему платьице и что-то ворковала в ответ - как самая заботливая мамочка на свете.
Это было самой лучшей прелюдией перед каждой из их проникновенных ночей.
Но все же он никак не мог решиться рассказать ей о своей главной чувственной мечте – о том, чтобы Мамочка отшлепала или даже выпорола его.
А он чувствовала, что он что-то еще не рассказывает ей, но не торопила его ни словами, ни действиями, считая, очевидно, что он должен созреть для того, чтобы поделиться с ней самым сокровенным.
И однажды пришла ночь, когда, вынырнув из океана наслаждений, он рассказал ей о своих подростковых подглядываниях, и о том, что он чувствовал, и что делал, когда наблюдал за отшлепыванием и поркой Лизы, стоя на крыше своего дома практически голышом, в одной футболке – для удобства и гигиены.
- Какая счастливая девочка, эта Лиза! – воскликнула Оксана, выслушав его рассказ. – Какой счастливый мальчик, ее муж! И тебе тоже повезло, вуайерист ты мой несчастный!
- Почему же – несчастный?.. – воскликнул он обиженно.
- Да счастливый, счастливый! – засмеялась она. – Уж и пошутить нельзя!..
Потом она замолчала, и через некоторое время уже абсолютно серьезно сказала:
- А ведь в этих их семейных.. так сказать, наказаниях…был и еще один глубокий смысл и очень большая польза.
- Какая?..
- Ну, это было что-то вроде вакцины против всякого жизненного зла!
- Вакцины?..
- Да, вот именно. Как прививка против оспы, например. Понимаешь?.. Как бы наказывая Лизу, давая ей возможность испытать небольшую боль – а ей ведь все равно было больно, это точно – они тем самым закрывали путь для боли настоящей, которая бывает после всех этих человеческих недопониманий, разрывов, несоответствий. Понимаешь? Понимаешь?..
- Да.. – медленно сказал он. – Теперь я понимаю.
- А наслаждение было замечательным приложением к этой вот вакцине. – добавила Оксана. – Двойной эффект!..
Евгений помолчал и, немного краснея в полумраке комнаты, тихо признался:
- Я тоже…
- Да?..
- Я тоже хотел бы так…
- Я знаю!.. – прошептала ему на ушко Оксана. – Я уже давно об этом знаю. Я просто ждала, пока ты сам скажешь мне об этом.
- Я сказал!.. – прошептал Евгений, с томлением ожидая ее ответа.
- А я услышала! – поцеловала его Оксана в ушко. – Завтра, моя хорошая, завтра! Мамочка знает, что нужно ее девочке!..
13
Вечером следующего дня Оксана нарядила Евгения в одно из самых любимых ими обоими детских платьиц, под которое одела ему розовые трусики на широких резинках, на всю попу, расшитые оборками и кружевом. Затем Оксана одела «своей девочке» фартук и сказала торжественным голосом:
- Сейчас, доча, я буду мыть посуду, а ты будешь ее расставлять на сушилку. Ты ведь будешь сейчас послушной девочкой, так ведь?..
И Оксана посмотрела на Евгения многозначительно.
Евгений немного подумал, улыбнулся и сказал: